Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

Прессия обхватывает руками и толкает холема. Зажмурившись, она думает о синем лебедином глазе. Мир становится весь синим, и теперь шум в ушах и шее тоже становится синими, как и Эль Капитан, и автомобиль. Она поворачивается в сторону серых холмов, которые тоже стали синими, и начинает вглядываться, ища лица матери и отца. Она понимает, что сходит с ума. Их нет. Но сознание ищет хоть какое-нибудь утешение перед смертью. Дом. Где же он?

Земля затягивает ее. Она слышит утробное рычание холема, проходящее сквозь все ее тело. Прессия открывает глаза, и Мертвые земли кажутся ей еще более мертвыми — полными пепла, смерти и бесконечного песка. Она продолжает бороться, сжимая в кулаке подвеску, пинаясь, но не нанося никакого ущерба холему. Ее силы на исходе. Конверт с инструкцией и навигатором потерялись. Фотография с дедушкой осталась в ее памяти. Сам снимок тоже исчез, будто его и не было. Где сейчас дедушка? Как там Фридл? Увидит ли она их снова? Умер ли Эль Капитан? Может, он успел добраться до машины. Она поворачивается на звуки борьбы, чтобы увидеть то, что будет последним, что она увидит. Раздается звук шагов. Сначала Прессия видит один пепел, затем возникает лицо ребенка, ребенок на руках у матери. Прессия снова ощущает себя маленькой девочкой, и как будто ее мать здесь, а не разорвана на кусочки оконным стеклом.

— Прессия, — говорит мама, — держись!

Откуда-то возникает рука.

Затем все вокруг сжимается до одной точки и погружается во тьму.

Прессия просыпается, ощущая под щекой что-то твердое. Голова гудит. Она видит шину с истертыми покрышками. Но эта шина не от длинного черного автомобиля. Прессия лежит в комнате, и шины маленькие. Они соединены с мотором с лезвиями. Газонокосилка? Интересно, это ей снится или это что-то вроде загробной жизни? Подвал, посвященный уходу за газоном? Это и есть жизнь после смерти? Девушка пытается сесть.

Вокруг звучат тихие голоса. Один голос раздается совсем рядом:

— Подожди. — Это женский голос. — Не торопись.

Прессия снова ложится на бок. Она вспоминает холемов, Эль Капитана, стреляющего из ружья, мать с ребенком. Затем закрывает глаза.

— Эль Капитан и Хельмут, — произносит она.

— Двое в машине? Твои друзья?

— Они мертвы?

— Мы пришли туда за тобой, не за ними. Живы они или мертвы — это для нас не имеет значения.

— Где я?

Прессия оглядывается и видит лица женщин и детей. Мир начинает вертеться вокруг нее, будто она едет в огромной чашке, о которой рассказывал дед. Дети слиты с телами матерей. Она смотрит то на одну, то на другую.

— Ты здесь. У нашей Доброй Матери.

Матери? У нее нет матери. В комнате промозгло. Прессия вздрагивает. Тела женщин сдвигаются, и за ними Прессия видит коробки с расплавленными игрушками, искореженные почтовые ящики и трехколесные велосипеды.

Прессия снова пытается встать. Женщина поддерживает ее за локоть и помогает сесть на колени. Она держит совсем маленького светловолосого ребенка, слившегося головой с ее рукой.

— Это наша Добрая Мать, — говорит женщина, указывая прямо перед собой, — поклонись.

Прессия смотрит прямо и видит женщину, сидящую на простом деревянном стуле, скрепленном пластиковыми веревками. У нее простое лицо, аккуратное, с маленькими чертами лица, все в кусочках стекла, как мозаика. На нее светит лишь одна лампа, и стекло переливается. На шее бледная кожа практически срослась с ниткой жемчуга — она выглядит как ряд идеальной формы опухолей. Добрая Мать одета в тонкую, почти прозрачную рубашку. Сквозь нее видны контуры гигантского металлического креста, вросшего в живот и грудь, вплоть до горла, отодвигающего ей плечи. Он заставляет ее сидеть очень прямо. Женщина одета в длинную юбку, и из оружия у нее только кочерга, лежащая на коленях.

Прессия опускает голову и так замирает, ожидая, когда Добрая Мать попросит ее подняться. У ног Доброй Матери аккуратно сложено оружие Брэдвела. Это означает, что он может быть здесь. Что он как-то замешан в этом. Может, он все-таки пытался найти ее, когда она исчезла? А Партридж? Сердце начинает тяжело биться в груди. Прессия быстро наполняется надеждой, пока не понимает, что это оружие означает, что его отобрали у Брэдвела и, может быть, его даже убили.

Они оставили ожерелье, чтобы она его нашла? Они ушли?

Кулон. Где он сейчас?

Кровь бросается в голову, и Прессия чувствует головокружение. Тем не менее она не шевелится. Она ждет, когда женщина с кочергой скажет что-нибудь, и наконец это происходит.

— Встань. Ты, наверное, хочешь спросить, — произносит Добрая Мать, — как и все, откуда крест? Была ли я набожной монахиней и сплавилась ли с ним во время молитвы?

Прессия качает головой. Она еще даже не успела подумать об этом. Женщина имеет в виду свой крест в груди?

— Это не мое дело, — говорит Прессия.

— Наши истории — это все, что у нас есть, — отвечает Добрая Мать. — Только они сохраняют нас. Мы дарим их другим. Наши истории имеют большое значение. Ты понимаешь?

Это напоминает Прессии, как она в первый раз услышала в подвале Брэдвела, говорящего о сохранении прошлого. Брэдвел… Она не может даже представить, что с ней будет, если она узнает, что он мертв.

Добрая Мать смотрит на нее. Она о чем-то спрашивает Прессию, а та не может вспомнить о чем, поэтому просто кивает. Это же правильный ответ?

— Я расскажу тебе свою историю, это будет мой подарок тебе. Я стояла у окна с металлической рамой. — Добрая Мать говорит, водя пальцем по ткани рубашки вдоль креста. — Смотрела в окно на небо, содрогаясь и прижимая руку к стеклу.

Женщина протягивает руку, покрытую стеклом.

— Ты уже видишь мою скорую смерть?

Прессия кивает. Ее мать была убита дождем из стекла.

— Что это за оружие? — спрашивает Прессия, показывая рукой на пол.

— Подарки, — говорит Добрая Мать, — от смертного, который привел к нам Чистого, тоже смертного. Мы называем всех мужчин смертными. Думаю, ты понимаешь это.

Это означает, что они живы или мертвы? Они что, убивают всех мужчин, которые им попадаются? Вот почему они называют их «смертными»?

За спиной она слышит движение и оборачивается.

В комнату вталкивают Партриджа и Брэдвела. Они здесь, все еще живы. Их сердца бьются в груди, легкие качают воздух. Прессия чувствует такое облегчение, что чуть не плачет.

— На колени, смертные! На колени перед нашей Доброй Матерью! — кричат женщины.

Партридж и Брэдвел опускаются на колени по обе стороны от Прессии. Выглядят они хуже некуда, с красными глазами, оба потрепанные, одежда вся в пепле. Но все же Брэдвел сияет улыбкой. Он рад видеть ее, и это согревает что-то в груди у Прессии, ее щеки пылают.