Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

— И поэтому, когда огонь сошел с горы, королева-лебедь стала искать, как же спасти своих детей. Она унесла их обратно в страну злого короля и отдала свою прекрасную дочь, о которой никто не знал, в руки бесплодной женщины. Сына же она вернула в кроватку, потому что ему предстояло вырасти принцем. А потом пришло время для нее улетать к доброму королю, иначе злой король убил бы ее. Но когда она уходила от своего сына, он дотянулся до нее и схватил ее за ноги руками, испачканными сажей. Он не отпускал ее, пока она не пообещала ему, что не улетит. «Заройся под землю, — попросил сын королеву-лебедь, — чтобы я всегда тебя видел». Она согласилась. Она сказала ему: «Я сделаю тропы для тебя, чтобы ты меня нашел. Оставлю много знаков, много следов, и все они будут вести ко мне. Ты пойдешь по ним, когда вырастешь. Она бросила свои крылья и зарылась под землю. И именно из-за перепачканных рук ее сына так получилось, что у лебедя черные лапы».

Его мать была святой.

Ему нравилось так думать.

Его мать умерла святой, разве что теперь он знает, что она выжила.

Он понял это, когда отец сказал: «Все время какие-то проблемы с твоей матерью».

Он понял это, когда старуха, убитая во время Смертельного Развлечения сказала, что он разбил ее сердце.

Именно сейчас он осознал: лебедь оказалась не просто лебедью.

Этот тайный медальон — «мой феникс».

Партридж повторяет:

— Сына она вернула в кроватку, потому что ему предстояло вырасти принцем.

Для чего были эти голубые таблетки? Почему она заставляла его есть их даже тогда, когда от них становилось только хуже? «Не надо таблеток, — он помнит, как плакал, — не надо, пожалуйста». Но она не слушала его. Он принимал их каждые три часа. Она будила его среди ночи. Зачем она давала ему таблетки, сделавшие его более устойчивым? Неужели она хотела спасти его? Знала ли она, что однажды он станет улучшенной версией самого себя — сверхвидом — и хотела сделать его бесполезным? Как таблетки повысили его устойчивость к изменениям в его поведенческом индексе? Почему в нем и только в нем?

Если она не была святой, то кем же она была?

Предательницей?

Партридж снова повторяет:

— И именно поэтому у лебедя черные лапы.

На этот раз это звучит как вопрос.

Прессия не уверена, что поняла все, что услышала. Это же просто сказка! Что она хочет увидеть в ней? Нет, какая-то бессмыслица.

Партридж смотрит на Брэдвела:

— Ты думаешь что-то о моей матери.

— Арибэль Кординг Уиллакс, — произносит Брэдвел, будто бы поражен ее именем.

— Просто скажи уже! — кричит Партридж.

— Что сказать? — спрашивает Брэдвел, и на этот раз Прессия на стороне Партриджа. Брэдвел — вот кто что-то скрывает, как сказала бы Добрая Мать. Вовсе не Партридж.

— Ты что-то знаешь, — заявляет Прессия. — Теперь ты собираешься издеваться над нами? Чтобы мы тебя умоляли на коленях?

Брэдвел качает головой:

— Лебедь с черными лапами — это японская сказка. Я был воспитан на подобных вещах. И в настоящей японской сказке все по-другому. Второго короля там нет. И третьего ребенка — прекрасной дочери — тоже нет. Нет огненного шара, катящегося с горы. И под конец лебедь использует свои крылья, чтобы улететь прочь. Не зарывается под землю.

— Ну и что? — спрашивает Партридж.

— Это не просто сказочка на ночь! Твоя мать зашифровала в ней послание для тебя. Ты должен его разгадать.

Прессия чувствует покалывание в руке, под головой куклы. Она потирает ее пальцами, чтобы успокоить нервы. Она очень хочет, но одновременно боится узнать, что же означает история. Почему? Она сама не знает.

— Я не могу понять, — говорит Партридж, но есть в этой истории что-то такое, что Прессия ощущает где-то глубоко внутри, на уровне подсознания. Это история о разлуке и потере.

— Нет, можешь! — настаивает Брэдвел.

Прессия вспоминает, как Партридж рассказывал ей об этой сказке. Она говорит:

— Ты думал, что твой отец и есть злой король, который украл ее крылья. Ты же сам мне так сказал.

Ее голова тяжелеет, сердце готово вырваться из груди. Это еще не все, она уверена, что видит только вершину айсберга.

— Я думал, что ей могла нравиться эта история по личным причинам, — говорит Партридж. — Мои родители не особо ладили.

— И? — тянет Брэдвел.

— Это ты мне скажи, — бурчит Партридж. — Я думаю, ты, как всегда, уже обо всем догадался.

— У твоей матери было два сына, — быстро начинает Брэдвел. — Потом она взяла тебя с собой в Японию, когда ты был ребенком, и влюбилась там в доброго короля, и родила от него. Кто был добрым королем? Я не знаю. Но он был хорошо осведомлен, это точно.

Прессия бросает взгляд на Партриджа, который застыл на месте — от страха или от злости? Брэдвел выглядит очень взволнованным, полностью поглощенным тем, что говорит. Он смотрит то на Прессию, то на Партриджа, и Прессия не понимает, что происходит в его голове в этот момент. Почему он настолько взвинчен?

— Ну же, Прессия, — почти умоляет Брэдвел, — ты не просто девочка, прячущая свою куклу. Ты же уже поняла, уже все знаешь!

— Девочка? Только что я была долгом, который ты отдал. — Прессия прикасается к кукле. — Не нужно мне говорить, кто я.

Но в то время, как она произносит это, ей становится интересно, а вдруг она все еще девочка? Всего несколько дней назад она собиралась прожить свою жизнь в шкафу около парикмахерской. Она была готова сдаться и выкинуть из головы все вырезки из журналов и мечту о Прежних Временах и Куполе.

— Ты никогда не была для меня долгом. Послушай меня, — начинает оправдываться Брэдвел.

— Давай вернемся к истории, — советует ему Прессия.

— Скажи нам, что ты на самом деле думаешь, — просит Партридж.

— Хорошо, — сдается Брэдвел. — Вот как я все понимаю. Человек, от которого родила твоя мать, был в курсе всего, что делали японцы — или что пытались предотвратить. Радиационная устойчивость. Твоя мать передавала ему информацию, и я согласен с ее решением. В Японии были очень хорошие ребята, я так думаю. Мои родители были того же мнения. — Он делает паузу. — Я едва помню их лица…

Брэдвел бросает взгляд на Партриджа:

— Почему тебя больше не кодировали? Почему не довели дело до конца?

— Они пытались, но я был устойчив к кодированию. Оно не работало со мной, — отрезает Партридж.

— Как твой папочка отреагировал на все это?

— Не называй его так!

— Бьюсь об заклад, он просто рвал и метал!

— Послушай, я ненавижу отца больше всех на свете. Но я его сын. И только я имею право ненавидеть его так сильно.