Чаша страдания - Владимир Голяховский

Из консерватории Мария шла по улице Герцена как пьяная, ничего не видя от слез. Ночью она сдерживала рыдания, чтобы не разбудить Лилю. От силы переживаний у нее начался сердечный приступ, она с трудом встала принять капли. Проснулась Лиля:

— Мамочка, что с тобой? Ты плачешь?

— Нет, доченька, ничего, это тебе показалось. Ты спи.

Когда Марии на работе шепотом передали новость об аресте Еврейского комитета, она пришла домой подавленная, бледная и даже перед Лилей не смогла сдержаться — разрыдалась. Лиля испуганно спрашивала:

— Мамочка, что с тобой, что случилось? Ты узнала что-нибудь плохое про папу?

— Нет, про папу я ничего не узнала. Но это опять началось, доченька, — опять арестовывают невинных людей. Господи, когда же это кончится? — и рассказала все дочке.

Лиля спросила:

— Так их арестовали потому, что они евреи?

— Да, девочка моя, потому что евреи.

Детские эмоции острее, а суждения безапелляционней, чем у взрослых. Лиля закричала:

— Как я ненавижу все правительство, и Сталина этого противного ненавижу всей душой!

Мария даже испугалась:

— Доченька, никогда ни при ком не говори этого. За такие слова тебя и меня могут арестовать и посадить на всю жизнь в тюрьму.

— Ну и пусть арестовывают, может, там я все-таки увижу своего папу!

— Ну, ну, успокойся, не надо так…

Лиля была уже не маленькой девочкой, она часто думала об отце, но не хотела тревожить маму лишними вопросами: они думали об одном и том же и об одном и том же молчали друг с другом. Росла Лиля осторожной тихоней, тише воды, ниже травы, носила только форменное коричневое платье с черным передником и заплетала две косички — «крысиные хвостики». У нее была прекрасная память, она легко запоминала математические и химические формулы, географические названия и исторические даты. От мамы она знала, что папа был военным историком, и стала читать недавно напечатанные исторические романы Фейхтвангера и другие книги по истории. История ей нравилась, она стала думать: «Наверное, это интересно — быть историком… может и я стану». Школьный учебник не мог удовлетворить ее интереса, а покупать книги для них с мамой было дорого. Она часами сидела в районной библиотеке и читала исторические книги.

Хотя Лиля считалась лучшей ученицей в классе, но сама относилась к этому спокойно. Девчонки-старшеклассницы сбивались в группки, то дружили, то ссорились друг с другом. Некоторые считали ее зубрилой и посмеивались над ней. Она это знала, но не хотела спорить или сердиться: боялась, что кто-нибудь может ее оскорбить, наградить позорным клеймом «дочери врага народа». Лиля была хорошенькой сероглазой девушкой, но от постоянного чувства приниженности у нее выработалась манера держать голову склоненной вниз и смотреть на все искоса, снизу. Так она и ходила — с опущенной головой и глядящими в пол глазами. Чего ей не хватало, так это сердечной подруги, с которой она могла бы делиться своими мыслями. С мамой была духовная близость, но мама — это все-таки не то: она из другого поколения, не всегда ее поймет. А сближения с какой-нибудь девочкой она опасалась, не доверяя людям: вряд ли кто-нибудь мог ее понять. Поэтому она старалась держаться в стороне от своих соучениц.

Страстью Лили было чтение стихов. С тех пор как во время войны она выступала в госпитале перед ранеными бойцами, она легко запоминала стихи наизусть. Теперь, подрастая, она чуть ли не благоговела перед словом «поэт». Поэты казались ей существами из другого, высшего мира, рожденными с чудесным даром. Мария дала ей почитать старую тонкую книжку стихов Анны Ахматовой, и Лиля увлеклась так, что на время даже забыла учебники. Она с упоением читала и перечитывала стихотворение «Любовь»:

Лиля думала об этой «еще незнакомой улыбке» и о том, что поэты обладают какой-то невероятной способностью подбирать слова в ритмичные строки, завершенные рифмами, которые несут в себе красиво сконцентрированную и образную мысль. Она даже сама пыталась писать стихи, но ничего не получалось. Она сидела над чистой бумагой и с горечью думала: «Наверное, я не рождена поэтом».

В школе проходили «Евгения Онегина». Лиля выучила наизусть чуть ли не весь роман в стихах. Учительница литературы задала сочинение, Лиля выбрала тему «Лирические отступления в романе в стихах „Евгений Онегин“» и исписала целую тетрадку. Ее сочинение было признано лучшим.

При всех успехах дочери в школе, Мария с тревогой наблюдала за ней, она видела, что чувство моральной приниженности вело ее к одиночеству, мешало внутренне вырасти и распрямиться. Нельзя было допустить, чтобы девочка не имела радостей в жизни, и мать повела ее в театр на нашумевшую пьесу югославского драматурга Нушича в обработке Евгения Вермонта — «Госпожа министерша». Лиля смеялась над забавной игрой актеров Ростислава Плятта и Веры Марецкой, хотя сатирический смысл пьесы был ей еще недоступен. Затем Мария повела ее на концерт в Большой зал консерватории. Но классическая музыка была тоже пока недоступна пониманию ребенка.

Сама Мария в молодости любила оперетту и решила сводить Лилю на «Сильву» Кальмана в Летнем театре сада «Эрмитаж». И только тут Лиля впервые впала в настоящий театральный восторг: ей очень понравились мелодичная музыка и трогательная любовь Эдвина и Сильвы. Долго потом она напевала мелодии их дуэтов. Оставаясь дома одна, она становилась перед зеркалом, накидывала на одно плечо простыню, как бальный наряд, и подражая Сильве, громко пела:

Дальше она слов не помнила, но грациозно поднимала руку и лихо щелкала пальцами, повторяя жесты певицы Стефании Петровой, исполнявшей роль Сильвы. В девических мечтаниях Лиля представляла себя — влюбленной и кого-то, кто был влюблен в нее. Ей уже мерещилась любовь, это слово все чаще мелькало в разговорах окружавших ее в школе девушек.

Школы были разделены на мужские и женские, девочки росли в изоляции от сверстников-мальчишек. По канонам советской морали, поведение и вид школьниц должны были отражать строгость и ограничения в свободе поведения. Это подчеркивало предполагавшуюся невинность, и за этим строго следили учителя. Девочкам не позволяли носить длинные волосы и сложные прически, их оберегали от любой информации об отношениях полов, почти как воспитанниц-монашек. Из-за множества ограничений атмосфера в школе была скучной и натянутой.