Ключ - Саймон Тойн

Следовательно, через полчаса после начала великой вечерни все в Цитадели замирало, хотя некоторые братья не спали.

Отец Томас бодрствовал — он в одиночестве трудился в библиотеке, проводя бесконечные проверки своей системы и пытаясь исправить те повреждения, которые создавали прорехи в обеспечении безопасности и поддержании искусственного климата. Из-за этих сбоев библиотека и стояла закрытой столь долгое время. До сих пор ему удалось устранить неполадки в читальных залах и кабинетах, но обширные книгохранилища, представлявшие собой лабиринт, оставались слабо защищенными, и отец Томас работал не покладая рук.

На широком каменном балконе личных апартаментов прелата, выходившем на огороженный стеной сад в центре Цитадели, тоже шевелилась чья-то неясная тень. По балкону расхаживал туда-сюда Драган. Ему не спалось. Таинство могло возвратиться на гору лишь перед самым рассветом, одна-ко Посвященный уже сейчас чувствовал, как оно приближается, неся с собой животворную силу. Таинство похитили изменники и еретики, но он, Драган, избран, чтобы вернуть святыню. Он добьется этого. К концу ночных служб она вернется в часовню и будет надежно заперта внутри креста Тау — и сама святыня, и, по необходимости, тот человеческий сосуд, который вместил в себя божественную сущность. Лишь тогда в Цитадель вернется сила, лишь тогда исцелятся братья. А уж когда это свершится, он займется изменниками.

По другую сторону горы, в келье без окон, вырубленной в скале рядом с комнатами аббата, бодрствовал Афанасиус. Старательно сворачивая запасную сутану, он чутко прислушивался к тому, как затихает Цитадель. Все чувства его обострились под влиянием адреналина, который бурлил в крови от страха и мрачных мыслей, не дававших ему покоя. Уже скоро ему нужно будет выйти из мирной кельи и погрузиться во тьму. Афанасиусу и прежде случалось нарушать запрет на передвижения ночью, но тогда это делалось по поручениям аббата. Ну что ж, сейчас аббата у них нет и он действует на свой страх и риск, осознавая, что в предстоящем деле риска будет более чем достаточно. Вот он и складывал сутану снова и снова, тем самым пытаясь успокоить разгулявшиеся нервы.

Ждал.

За стенами Цитадели, на улочках Старого города стояла тишина. Бригада уборщиков уже покинула улицы. На небе показался серпик идущей на ущерб луны. Габриель с Аркадианом, сидя в здании полицейского участка, продумывали каждый шаг, который им предстояло сделать. Покончив с этим, они пожали друг другу руки и расстались. Аркадиан остался в помещении, а Габриель выскользнул за дверь и двинулся вверх по затихшему холму к Цитадели. Был уже почти час ночи.

Молодой человек ступал бесшумно, вслушиваясь в тишину ночи. Ни звука. Даже огромный Рун за стенами Старого города — и тот затих.

Отведенная для посетителей площадь, днем кишевшая туристами, сейчас опустела, и от этого здесь было как-то жутковато. Габриель прошмыгнул через арку у церкви для паломников и поднял взгляд на Цитадель. В нем бурлили все те чувства, которые обычно посещают человека перед боем: сосредоточенность, решимость и немного страха. Страх — очень важное чувство. Он помогает избежать самоуспокоенности, а в затеянном Габриелем деле было чего бояться.

Обходя оборонительный вал там, где темнее, он старался держаться поближе к зданиям и неуклонно продвигался к деревянному мосту, переброшенному через высохший крепостной ров. Далеко вверху, на отвесном склоне, его глаза различили вход в пещеру для приношений. Там не было ни огонька. Единственным признаком того, что пещерой хоть когда-то пользовались, была тонкая веревочка, которую на фоне скалы он едва сумел разглядеть. Она свисала из пещеры, доходя до плоского камня у подножия горы, куда складывались добровольные пожертвования верующих.

Габриель дошел до этого места и осторожно потрогал веревку, стараясь ни в коем случае не дернуть за нее. Она оказалась тоньше, чем он рассчитывал, а сделана была по традиции из пеньки, не самого прочного материала, — но хотя бы руки на ней не будут скользить. Габриель извлек из кармана альпинистские рукавицы и, надев их, стал высматривать, не движется ли кто-нибудь по валу. Налетел легкий ветерок, и флаг, бессильно свисавший со стены здания, слегка зашевелился. По мостовой Старого города прошуршал какой-то обрывок бумаги, пропущенный уборщиками. И ни единого звука больше.

Габриель взял в руки конец веревки, потянул и схватился за нее другой рукой чуть выше. Веревка заскрипела, натянулась, но не сильно. Должна выдержать. Он сделал глубокий вдох, насыщая тело кислородом, потом повис на веревке всем телом и напрягся, готовясь к поспешному бегству, если над головой резко звякнет металл.

Ни единого звука.

Значит, письмо попало по назначению.

Колокол Вознесения лишился своего голоса.

Габриель обмотал веревкой правую ногу и верх ботинка. Подтянулся и перехватил повыше; затем снова подтянулся — и так, наматывая веревку на ботинок и закрепляя ее, работая подошвой левой ноги (она служила ему тормозом), он использовал простую технику подъема, которой в американской армии обучают каждого солдата. С ее помощью можно взобраться куда угодно, если только не ослабеют руки и не порвется веревка. Пещера находилась в сотне метров над ним, и Габриель старался не думать о том, что длинная веревка могла перетереться в каком-нибудь месте.

Чтобы отвлечь себя от неприятных мыслей, он постарался сосредоточиться на четкости ритма.

Выпрямил ноги.

Подтянулся.

Схватился руками.

Подтянул ноги.

Тормознул — и снова вверх.

За каждый рывок он преодолевал примерно один метр — сотня рывков до подножия пещеры. На занятиях по боевой подготовке Габриель регулярно преодолевал пять подъемов по десять рывков каждый — правда, там веревка была потолще, за нее легче было держаться. Зато сейчас он не поднимался с полной выкладкой за плечами. При нем имелись только пистолет и копия составленной дедом карты.

Он выдерживал заданный ритм, сжимаясь и распрямляясь под ночным небом, а веревка натягивалась все сильнее и поскрипывала. Сухожилия на запястьях тоже напрягались и горели при каждом новом рывке. Ритм немного замедлился, но Габриель продолжал размеренно двигаться вверх. Он думал о Лив, одинокой и напуганной, которую сейчас везли сюда люди, убившие его мать. Он не допустит, чтобы и Лив постигла та же участь. И ради нее будет продолжать подъем, как бы ни болели руки.

Почти десять минут ушло на то, чтобы добраться до пещеры, и за это время каждый мускул на руках и ногах вопил от боли, а одежда и перчатки насквозь промокли от пота. Большую часть входного люка закрывала массивная деревянная конструкция платформы Вознесения. Повисшая рядом с ней веревка колокола исчезала в прорубленном в скале отверстии — достаточно широком для нее, но слишком узком для Габриеля. Он подтянулся по последнему отрезку веревки, и его голова поднялась выше уровня пола пещеры.

Там было совершенно пусто.

Никто не прятался в пещере, поджидая Габриеля.