Тайна Магдалины - Кэтлин Макгоуэн

26 июня 2005 года

Если епископ Магнус О’Коннор ждал, что Ватиканский Совет примет его как героя, то он разочаровался. Суровые лица людей, сидящих вокруг старинного полированного стола, были напряженными и решительными. Кардинал Де Каро превратился в главного инквизитора.

— Не будете ли вы любезны объяснить Совету, почему человека, у которого впервые после святого Франциска проявились пять точек стигматов, не приняли всерьез?

Епископ О’Коннор обильно потел. Он зажал между коленями носовой платок, которым пользовался, чтобы вытирать капли пота, катившиеся по его лицу. Прочистив горло, он ответил, несколько более дрожащим голосом, чем ему хотелось бы:

— Ваше Высокопреосвященство, Эдуард Паскаль впадал в транс. Он начинал кричать и плакать и объявлять, что у него видения. Было установлено, что это не более чем безумный бред расстроенного ума.

— И кто сделал такое официальное заключение?

— Я, Ваше Высокопреосвященство. Но вы должны понять, что это был обычный человек, каджун из «штата речных рукавов»…

Де Каро не удалось сдержать свое раздражение. Его больше не заботили объяснения епископа. Слишком многое было поставлено на карту, и им следовало действовать очень быстро. Его вопросы становились все более резкими, тон — грубым.

— Опишите его видения тем, у кого не было возможности прочитать папки.

— У него бывали видения Господа нашего вместе с Марией Магдалиной, очень тревожные видения. Он твердил об их… союзе и говорил о детях. Этот бред еще усилился после… стигматов.

Волнение среди собравшихся членов Совета росло. Они стали сдвигать стулья и шептаться, советуясь друг с другом. Де Каро безжалостно продолжал допрос:

— И что произошло с этим человеком, Эдуардом Паскалем?

О’Коннор сделал глубокий вздох, прежде чем ответить:

— Его так терзали галлюцинации, что… он выстрелил себе в голову.

— А после его смерти?

— Так как это было самоубийство, мы не могли позволить похоронить его в освященной земле. Мы запечатали его документы и забыли о них. До тех пор, пока… до тех пор, пока его дочь не привлекла наше внимание.

Кардинал Де Каро кивнул, взяв со стола еще одну красную папку. Он обратился к остальным членам Совета:

— Ах, да, это подводит нас к вопросу о его дочери.

…Многие найдут шокирующим, что я включаю римлянку Клавдию Прокулу, внучку Цезаря Августа и приемную дочь императора Тиберия, в число наших сторонников. Но не ее положение римской гражданки делает неожиданным ее появление среди нас. А то, что Клавдия была женой Понтия Пилата, того самого прокуратора, который осудил Ису на распятие.

Из многих, кто пришел нам на помощь в те мрачные дни, Клавдия Прокула рисковала ради Исы больше, чем кто-либо другой. Действительно, ей терять было больше, чем многим.

Но в ту ночь, когда наши жизни пересеклись в Иерусалиме, она и я обрели связь в сердцах наших и душах наших. С того дня мы были связаны друг с другом, как жены, как матери, как женщины. В ее глазах я прочитала, что она станет дочерью Пути, когда придет время. Я увидела, тот светлый взгляд, который появляется вместе с обращением, когда мужчина или женщина впервые ясно видят Господа.

И Клавдия обладала сердцем, полным любви и прощения. То, что она оставалась с Понтием Пилатом — знак ее верности. До самого его конца она переживала за него, как только может делать истинно любящая женщина. Это далеко не все, что я знаю.

История Клавдии еще не рассказана. Я надеюсь, что буду к ней справедлива.

Аркское Евангелие от Марии Магдалины,

Книга Учеников

Замок Синих Яблок

27 июня 2005 года

Рот Морин пересох, и голова, казалось, весит тонны три. Где она находится? Морин попыталась повернуться. Ой! Боль пронзила голову, но во всем остальном было удобно. Очень удобно. Она лежала в кровати, в замке. Но как она здесь оказалась?

Туман, ничего не понятно. У нее промелькнула мысль, что ее напичкали лекарствами. Кто это сделал? Где Питер?

Голоса за дверью. Возбужденные. Расстроенные и встревоженные. Разозленные? Мужчины. Попыталась определить акцент. Окситанский, без сомнения. Ролан. Взволнованный голос… с шотландским акцентом? С ирландским. Питер. Она попыталась позвать его, но получился только слабый хрип. Все же этого оказалось достаточно, чтобы привлечь их внимание, и они вбежали в комнату.

Питер никогда в жизни не чувствовал такого облегчения, чем когда услышал шум из комнаты Морин. Он оттолкнул гиганта Ролана и обогнал Синклера, чтобы первым войти в комнату. Остальные двое ворвались вслед за ним. Ее глаза были открыты, она выглядела оглушенной, но явно находилась в сознании. Доктор остановил кровотечение и перевязал голову, что придавало ей вид жертвы войны.

— Морин, слава Богу. Ты меня слышишь? — Питер сжал ее руку.

Морин попыталась кивнуть. Голова закружилась, на минуту потемнело в глазах.

Синклер выступил из-за спины Питера, оставив Ролана молча стоять позади.

— Не двигайтесь, если можно. Доктор сказал, что будет лучше, если вы будете как можно меньше шевелиться.

Он опустился на колени рядом с Питером, чтобы быть поближе к Морин. Его лицо несло на себе печать страдания и заботы.

Морин резко моргнула, показывая, что понимает. Она хотела заговорить, но обнаружила, что не может. Ей удалось прошептать:

— Воды.

Синклер осмелился взять с ночного столика хрустальное блюдо с ложкой. Он сделал над собой усилие, чтобы его слова прозвучали бодрее.

— Пока никакой воды, приказ доктора. Но могу предложить кубики льда. Если вам станет лучше, мы попробуем что-то другое.

Вместе Синклер и Питер принялись ухаживать за Морин. Питер осторожно помог приподняться, Синклер поднес ложку с кубиками льда к губам.

Чувствуя, что во рту уже не так сухо, Морин снова попыталась заговорить:

— Что?..

— Что произошло? — произнес Питер. Он посмотрел на Синклера, потом оглянулся на Ролана, прежде чем продолжить свои объяснения. — Мы расскажем тебе, когда ты немного отдохнешь. Ролан здесь… в общем, он — твой герой. И мой.

Морин перевела взгляд на Ролана, который ей торжественно кивнул. Она испытывала теплые чувства к огромному окситанцу и была благодарна ему за все. Но Морин заботилась не о себе. Синклер угостил ее еще одной порцией кубиков льда, и она попыталась снова спросить:

— Сундук?..

Синклер улыбнулся, впервые за эти дни.