Ваня Жуков против Гарри Поттера и Ко - Ирина Ковальчук

Погладив кошку по мягкой спинке, Таня, так звали Ванину маму, почесала ей за ушком, и пошла искать, из чего бы сделать Мурке туалет. Как оказалось, она совсем не была готова к появлению нового жильца.

– Мурочка, здесь будет твой временный туалет, – показала она на крышку коробки из-под сапог, застеленную слоем газет. – Дверь будет открыта. Ну, а если что, я вернусь и всё уберу. Ты, главное, чувствуй себя, как дома, и не скучай.

Мурка, тихо урча, тёрлась о ногу хозяйки, но когда та стала надевать пальто, замолчала и села у стенки, опустив свою чёрно-белую головку.

– Глупенькая, – улыбнулась Таня и села на корточки рядом с кошкой. – Ты думаешь, я вынесу тебя на улицу? Ничего подобного, – она несколько раз с нежностью провела рукой по пушистой спинке. – Ты, Мурочка, не просто случайная находка. Ты – Милость Божья ко мне. Господь послал тебя, чтобы я смогла проявить милосердие, а за милосердие прощаются многие тяжёлые грехи. Так что ещё нужно выяснить, кто кому обязан больше: ты мне или я тебе.

Казалось, Мурка все поняла. Она повеселела и снова заурчала.

– Вот так-то лучше, – взяв кошку на руки, Таня понесла её к коврику, на котором та провела свою первую ночь. – Ложись, Мурочка, на своё место и жди меня. Не скучай, я постараюсь вернуться, как можно быстрее.

Так и не выпив даже чашки чая, она взяла сумку и, помахав Мурке на прощание рукой, закрыла за собой дверь.

Когда она подходила к монастырю, её начало трясти не то от нервного перенапряжения, не то от пронзительного ветра, который набрасывался тем сильнее, чем ближе она подходила к монастырским вратам.

Обратившись к вратарнику, она уточнила, в каком храме будет служба. Служба уже шла, поэтому, ускорив шаг, она пошла в указанную сторону, но чем ближе было к храму, тем труднее становилось идти: ставшие ватными ноги не слушались. Перекрестившись на икону, она, с трудом одолевая крутые ступеньки, подошла к тяжёлой чугунной двери храма. Чтобы открыть такую дверь, нужно было приложить немало усилий, но сил у неё почти не осталось. В эту минуту дверь сама отворилась, и в проёме показался невысокий мужчина с бородой.

– Слава Богу! – вырвалось у неё от радости, что дверь отворилась сама собой, но бородатый прихожанин воспринял её слова, как приветствие, и, улыбнувшись, сказал:

– С праздником, сестра!

– С праздником, – тихо ответила мама и опустила глаза: ей совсем не хотелось какого бы то ни было общения.

Зайдя внутрь, она тут же оказалась в полумраке слабо освещённого храма. Понадобилось какое-то время, чтобы начать различать внутреннее убранство. Рассмотрев, где находится свечной ящик, она пошла к нему. Здесь можно было присесть у столика, за которым пишут записки. Скамейка была не занята, и это маму очень обрадовало: ей очень хотелось сесть. Она взяла ручку, листок и, поставив вверху восьмиконечный крестик, начала писать. Взгляд её временами скользил по храму в поисках места, где проходила исповедь.

К столику подошли ещё какие-то люди. Это означало, что время отдыха закончилось. Мама возвратилась к свечному ящику, отдала записки, купила свечи и заказала сорокоуст о здравии тяжело болящего отрока Иоанна. Женщина, принимавшая требы, сочувственно посмотрела на неё. Видно было, что ей хотелось что-то сказать в утешение, но мама первой задала вопрос:

– Скажите, а где здесь у вас проходит исповедь?

Женщина показала, куда идти, и мама, опустив глаза, тут же отошла от свечного ящика.

Исповедь принимал иеромонах средних лет. Его длинные чёрные как смоль волосы были стянуты резинкой. Он стоял, наклонившись к полной женщине в белом платке, энергично рассказывающей о своих проблемах. В очереди было несколько человек, и мама присоединилась к ним. Причащаться она не собиралась, поэтому решила идти последней. У неё было достаточно времени подумать о своих грехах, но сосредоточиться она не могла. Ей казалось, что внутри у неё совсем недавно был пожар, и теперь там не осталось ничего, кроме пепелища. Единственное, что она могла, так это время от времени повторять: «Господи, помоги мне грешной».

Время тянулось медленно, стоять становилось всё труднее. Мама подошла к колонне и прислонилась к ней спиной. Глаза закрывались сами собой. Несколько раз голова её резко опускалась, и она вздрагивала от резкого толчка вперёд.

«Я засыпаю, – с ужасом думала она. – Нужно было проделать такой путь, чтобы стоя заснуть в храме!»

Решив перейти на другую сторону, чтобы развеять навалившийся на неё сон, мама обнаружила, что и здесь была исповедь. Когда она подошла поближе, то увидела седовласого монаха с длинной пушистой бородой. От одного только его вида по спине у неё пробежали мурашки. Сон как рукой сняло. Мама поспешно открыла свою сумку и стала искать написанную ночью исповедь, но там, где она должна была лежать, исписанного листочка не оказалось.

«Неужели я оставила его дома? Нет, не может быть! Помню, как положила его в сумку. Он должен быть здесь».

Руки её задрожали, она присела на корточки, чтобы удобней было искать, но не удержала равновесия и упала на колени. Сумка выпала из рук и ударилась о каменный пол. Несколько человек разом обернулись на звук упавшей сумки, кто-то тут же подхватил её под руки, помогая подняться.

– Простите, простите, – мама чувствовала себя неловко.

«Всё из-за этой спешки, – думала она, – просто сдают нервы».

Когда всё вокруг неё успокоилось, она снова заглянула в сумку и опять не нашла того, что искала. Кровь ударила ей в лицо: «Этого не может быть!»

Боковым зрением она видела, что на неё опять обращают внимание, но ничего поделать с собой не могла и, отойдя к стене, стала перебирать содержимое сумки.

«Может, я сунула листок в наружный карманчик?»

И точно, злополучный листок лежал там, где он никаким образом не должен был лежать! Чувствуя большое облегчение, кающаяся грешница прислонилась спиной к стене, прижимая сумку к груди.

«Это просто какое-то наваждение. Но главное, что я его нашла!»

Ещё какое-то время простояв опираясь о стену, Таня забылась, а когда пришла в себя с ужасом поняла, что причастие уже началось. Она глянула в сторону седовласого монаха, и у неё подкосились ноги. Ей показалось, что он уже ушёл. Толкая стоящих у неё на дороге прихожан, она устремилась к тому месту, где ещё совсем недавно была немалая очередь. Когда она подошла поближе, то с облегчением выдохнула: седовласый монах был на месте, и к нему ещё стояло два человека.

Перекинув сумку через плечо, мама развернула листок с написанными грехами. Пробежав его глазами, она стала судорожно думать, пытаясь вспомнить что-нибудь ещё. Эпизоды жизни проносились перед мысленным взором, один за другим, но в большинстве из них виноватой была не она. Ей стало жаль себя. До слёз захотелось рассказать этому седовласому монаху о своей горькой жизни, о том, как ей тяжело! Сейчас ей был нужен кто-то, кто смог бы хоть немного облегчить боль. Слёзы потекли по щекам и, уйдя в свои мысли, она даже не заметила, как осталась в очереди одна.