Ваня Жуков против Гарри Поттера и Ко - Ирина Ковальчук

– Танюшка, ты жди, и он вярнётца, вот увидишь. Я вот мужа с войны, видать, плохо ждала. А ты жди, ты лучча меня.

Мама Вани больше не могла сдерживать нахлынувшие слёзы и, чтобы не расплакаться прямо на улице, махнула рукой и быстро-быстро пошла к подъезду.

Когда слёзы перестали течь, пришла тоска, непреодолимая тоска по сыну. Хотелось хотя бы издали взглянуть на него, подержать его за руку, или хотя бы просто побыть рядом. Но всё это было невозможно. Только провода медицинских аппаратов удерживали его пока на границе жизни и смерти.

Мама поднялась с кровати, на которой лежала, и из груди её вырвался крик раненой птицы, планирующей над опустевшим гнездом:

– Ваня, сынок! Вернись ко мне! Ванечка, родной! Ванечка!

Не переставая повторять имя сына, словно в бреду, она направилась к серванту, где лежал семейный альбом. Ей нужно было видеть сына хоть на фотографии, иначе сердце могло разорваться на куски. Она открыла наугад. Это была одна из самых любимых фотографий: всего лишь несколько шагов между мамой и бабушкой предстояло пройти раскрасневшемуся карапузу. На лице у него были страх и радость одновременно. Он сжимал кулачки, изо всех сил пытаясь удержать равновесие, чтобы пройти этот первый самостоятельный метр дороги жизни. Глаз объектива остановил движение именно в этот момент наивысшего напряжения, чтобы оставить о нём память.

«А сейчас – реанимация и, может быть, последний шаг…» – Слёзы уже готовы были снова брызнуть из глаз, но с перевёрнутой страницы альбома на неё уже смотрело счастливое лицо сына, обеими руками обнимающего шею отца.

Сколько раз она хотела выбросить эту фотографию, или хотя бы отрезать ту часть, на которой был отец, но Ваня не давал. Он просил, плакал, прятал эту фотографию до тех пор, пока мама не уступила.

– Как глупо! – Изображение фотографии стало нечётким из-за пелены слёз. – Как глупо лишать ребёнка отца! – Слёзы струйкой снова покатились по щекам.

– Ванечка, прости! Я хотела лишить тебя даже памяти об отце! Но ты сопротивлялся! Ты понимал своим простым детским сердцем, что у меня не было на это права! Прости, мой родной, хоть тебе не услышать уже моего покаяния. Между нами непреодолимая стена высотою в жизнь. Я перед нею, а ты… – Мама тихо плакала, а память воскрешала картины минувших лет.

«Да, мы были счастливы втроём, но только совсем недолго. И кто виноват? Конечно же, я, потому что если в семье что-то не так, виновата женщина. Поддержание огня в семейном очаге – её бремя, её подвиг. Но много ли таких, кто уже в молодости готов к подвигу? Нам всем нужен непрекращающийся праздник. Но праздник не может длиться долго, иначе он перестаёт быть праздником. Вот так и наш праздник очень скоро превратился в унылые будни, взаимные претензии, обиды, разочарования, ссоры, скандалы и, наконец, развод. Взрослые доказывают каждый свою правду, а расплачиваются за всё дети, беззащитные и ни в чём неповинные».

Мама листала альбом, страницу за страницей, но фотографии, которые они так любили рассматривать вместе с Ваней, теперь не вызывали у неё ничего, кроме стыда и боли за жизнь, сломанную своими же руками.

«Да, сейчас принято менять мужей или жён, как перчатки, но ничто: ни деньги, ни достаток, ни дорогие подарки, ни забота нянь и гувернанток, – ничто не может заменить ребёнку родную мать или отца. Дети всё равно страдают и закрываются в себе так же, как улитки прячутся в свои раковины подальше от любопытных глаз».

Вспомнив об улитках, Таня улыбнулась. Маленький Ваня мог часами наблюдать за этими странными «жиотными», как он называл их.

– А почему лилитка не выходит из домика? – донимал он вопросом маму, занятую, как всегда, чем-то своим.

И чего он только не предпринимал, чтобы выманить «лилитку» наружу! И просил её, и приказывал, и подгонял пожарную машину, разыгрывал из себя милиционера и требовал предъявить документы.

Но когда дело доходило до доставания «лилитки» палочкой, мама всегда вмешивалась, если успевала, и тогда маленькому проказнику приходилось выслушивать строгое внушение о милосердии и жестокости, или же просто подставлять предназначенное для воспитания мягкое место.

«Какое же это счастье – иметь детей, – подумала мама и горько вздохнула. – И как редко мы его ценим!»

Закрылась последняя страница альбома, и страшное одиночество обхватило плечи своей жертвы ледяными щупальцами. Мама вскочила, пытаясь стряхнуть с себя это невидимое чудовище, но холод его прикосновения уже успел лечь на сердце, и стало трудно дышать.

– Господи, я этого не перенесу! – прошептала она, почти не шевеля губами.

В этот же момент тишину за окном взорвал лай собачей своры, который стих также неожиданно, как и начался.

«Чужак пробежал», – подумала мама и бросилась к окну, как будто в этом было её спасение.

За окном было темно. Она даже не заметила, как прошёл вечер, и наступила ночь. Подняв глаза к небу, она жарко зашептала:

– Господи, если Ты дал мне это испытание, значит, у меня есть силы его перенести? Господи, на всё Твоя воля! Только не оставляй меня, только не оставляй! Ты поможешь мне, и я всё перенесу, всё выдержу! Если Ваня вернётся, мы начнём совершенно новую жизнь, если же он уйдёт… возьми его к Себе, в Свои Небесные Обители! Умоляю Тебя, дай мне силы молиться за сына, погибающего за мои грехи!

Больше мама ничего не смогла сказать, так как слёзы лишили её возможности говорить. Но эти слёзы говорили Богу больше, чем могли выразить все слова мира. «А дитя таких слёз погибнуть не может!»

У Чарлика появилась «дама сердца». Оказалось, что всего лишь через несколько домов от их дома живёт очаровательное создание по кличке Жуля. Однажды во время одной из долгих прогулок с бабой Люсей они встретились, и Чарлик, сражённый наповал, даже потерял дар речи, то есть лая, и только жалобно попискивал, не сводя глаз с поразившей его красоты. А «красота» была коричневым пекинесом, кокетливо просеменившим мимо Чарлика короткими ножками. Красный бантик, стянувший в очаровательный хвостик длинную чёлку, был последним ударом, пригвоздившим сердце Чарлика к красоте Жули.

Чарлик готов был последовать за Жулей хоть на край света, но бабу Люсю больше интересовало, чтобы Чарлик хорошо справил нужду, поэтому она потащила его совсем в другую сторону. Чарлик заскулил так, как будто ему наступили на лапу, чем ужасно перепугал бабу Люсю. Пока баба Люся выясняла, что случилось с Чарликом, Жуля и её хозяйка скрылись из виду. Чарлик так обиделся на бабу Люсю, что вообще отказался справлять какую бы там ни было нужду. К каким только кустикам она его ни водила! На какой только травке они ни побывали! Ничто не помогало: упрямец тащился за обидчицей с понуро опущенной головой, ни к чему не проявляя ни малейшего интереса.

Когда же ничего не понимающая, расстроенная баба Люся привела его домой и попыталась развеселить дружка самыми любимыми его кушаньями, Чарлик проигнорировал все её попытки, залез на окно и, шевеля ушами, как локаторами, вглядывался вдаль и тянул носиком воздух.