Лес Мифаго. Лавондисс - Роберт Холдсток

Значит, горы находились в самом сердце, там, где пространство и время ничего не означали.

Следующую ночь я провел, скорчившись, у маленького огня под каменным навесом. Мне не очень хотелось разводить костер, потому что я находился достаточно высоко и пламя можно было заметить издали. Но в этой тусклой замерзшей местности тепло означало жизнь. Всю ночь я вглядывался в темноту и в зажженное говорящими-с-огнем пламя. Временами мне казалось, что я чувствую запах горящего дерева.

Где-то ночью я совершенно отчетливо услышал приглушенное лошадиное ржанье, доносившееся от освещенных луной далеких деревьев, ниже моего каменного холма. Я подвинулся вперед, стараясь заслонить телом огонь моего тусклого костра. Были ли там голоса? Неужели кто-то путешествовал такой темной и холодной ночью?

Больше звуков не было. Потрясенный мрачными опасениями, я заполз поглубже в пещеру и ждал рассвета.

Утром оказалось, что за ночь землю занесло снегом. Не очень глубоким, но идти стало опаснее. Приходилось глядеть в оба, чтобы избежать предательских ям и извивающихся корней деревьев. Лес шуршал и шелестел, погруженный в белую неподвижность. Иногда я слышал, как где-то движутся животные, но ни разу не видел их. Только черные птицы кричали и кружили над пустыми ветками.

Снег повалил гуще. Я пробивался через лес и чувствовал, что на меня смотрят. Каждый раз, когда скрипела ветка, сбрасывая на землю сноп снега, у меня душа уходила в пятки.

И еще мной овладело странное чувство. Частично страх, а частично воспоминание о той лошади, ржущей и жалующейся замерзшей ночи. Я был убежден, что за мной охотятся, и побежал.

Сначала я бежал легко, тщательно выбирая дорогу среди покрытых снегом стволов. Иногда я останавливался и глядел назад в молчаливый лес; тогда мне казалось, что я слышу скрытое движение. Ничего не двигалось в тенях, в смущающем переплетении белого и серого; только медленно кружили снежинки, сопровождая мое паническое бегство.

И через несколько минут я услышал их. Безошибочные звуки: лошадь и бегущий человек.

Я поглядел назад, в те́ни между деревьями. Что-то негромко сказал один голос, справа от меня ответил второй. Опять заржала лошадь. И, несмотря на падающий снег, я отчетливо услышал шорох ног по мягкой земле.

Я повернулся и помчался изо всех сил. Вскоре преследователи поняли, что их заметили, и перестали скрываться. Лошадь заржала громче, ее копыта ровно били по земле. В криках людей слышалось торжество. Оглядываясь назад, я видел фигуры, пробирающиеся через лес. Всадник и его лошадь чернели через белую пелену.

Я споткнулся, сильно ударился о дерево и повернулся к врагу, как зверь в безвыходном положении, и вынул мое кремневое копье. К моему удивлению, из снега вылетели волки; они перепрыгивали сугробы по обе стороны от меня, некоторые бросали на меня нервные взгляды, но не останавливались. Посмотрев вокруг, я увидел высокого оленя, которого и преследовала прожорливая стая. На мгновение я растерялся. Неужели я ошибся и меня никто не преследует?

Но всадник уже был здесь. Конь каждый раз тряс головой, когда всадник бил его ногами, посылая вперед через летящий снег. Сидевший верхом на коне Болотник, темный и завернутый в плащ, небрежно держал собственное смертельно отточенное копье. Поглядев на меня прищуренными глазами, он поднял копье для удара и заставил коня перейти в галоп.

Я бросился в сторону, запутался в корнях, рюкзак неловко болтался на спине. И наугад махнул копьем в сторону врага. Животное закричало от боли, и копье резко дернулось у меня в руках. Я попал лошади в бок, разорвав ей тело. Она дернулась, Болотник слетел с ее спины и оказался на снегу, все еще глядя на меня и смеясь. Потом начал вставать, помогая себе копьем.

Не думая, я ударил его. Копье сломалось там, где Сортхалан вырезал на нем глаз. Болотник какое-то время удивленно глядел на кусок дерева, торчащий из его груди, потом перевел взгляд на меня, стоящего перед ним с обломком копья и дрожащего от возбуждения. Его глаза закатились, он открыл рот и упал назад.

И снег начал заметать его лицо.

Я оставил его там, где он лежал. Что еще я мог сделать? Отбросив сломанное копье, я, покачиваясь, пошел через лес, гадая, куда подевалась остальная банда. И где прячется Кристиан.

Дрожа от потрясения и путаясь в своих мыслях, я вышел из леса и очутился в самом начале долины.

Дул скорбный ветер. Из снега, прямо передо мной, поднимался камень Передура, огромная, сглаженная ветром башня, поднимавшаяся над землей футов на шестьдесят, по меньшей мере. Я подошел к серому мегалиту, охваченный благоговением и глубоко потрясенный молчаливой властностью памятника. Ничем не украшенный, он был сделан из цельного куска камня, грубо обработанного самыми примитивными орудиями. К верхушке он слегка заострялся и немного отклонялся в сторону стены огня, закрывавшей выход из долины. Снег собрался по одну сторону от камня и наполовину закрыл грубо вырубленную птицу непонятной породы. Безусловно, самый ранний символ, связанный с Передуром и легендой о спасении. Вот он – камень, стоявший здесь во все века существования мифа: камень Передура, под каким бы именем он ни был известен; место, куда должна прийти девушка, спасенная на крыльях, как бы ее ни звали.

Гуивеннет. Ее лицо возникло передо мной, еще более прекрасное, чем раньше; ее глаза изумленно замигали. Каким-то образом я увидел ее – в холмах, среди белых веток, на фоне темной каменной стены.

– Инос с’да, Стивв’н, – сказала она и засмеялась, зажимая рот ладошкой.

– Я скучал по тебе, – сказал я.

– Мой наконечник копья, – прошептала она и коснулась пальчиком моего носа. – У тебя есть сила. Мой драгоценный наконечник копья.

С холмов за моей спиной дул пронизывающе холодный ветер, раздувая установленный говорящими-с-огнем барьер во внутреннюю страну. Голос Гуивеннет растаял, ее лицо расплылось. Я настороженно обошел камень – ястребы Кристиана могли быть рядом, – едва не крича Гуивеннет, чтобы она пряталась и ждала меня.

Только сейчас я заметил неглубокие отпечатки ног, ведущие к деревьям и далекому пламени. Снег почти замел их, но кто-то был у камня и потом ушел.

Я пошел вдоль них, старясь не думать о том, кто мог их оставить. В конце долины деревья росли теснее. Снег поначалу тоже был глубже, но потом исчез с земли, побежденный жаром огня.

Пламя ревело и потрескивало. Вскоре я уже мог видеть его отчетливо через обуглившиеся скелеты деревьев; их почерневшие ветки казались застывшими конечностями жертв огня. Остатки дубов, орешника и других деревьев первобытного леса казались изломанными человеческими фигурами, черневшими на фоне блестящего пламени.

Одна из фигур двигалась; она шла параллельно огню и быстро исчезла в тени высокого дерева. Я бросился в укрытие, потом отважился подойти ближе, стараясь держаться за редкими кустами, и вгляделся в пламя передо мной. Осторожное движение, опять. Высокая фигура – слишком высокая для Гуивеннет – несла что-то блестящее.