Необыкновенные приключения Карика и Вали - Ян Ларри

– А что? Очень больно? – прошептала Валя.

– Чувствительно… Там, между прочим, был такой случай. В городе Веракрус какая-то женщина заснула летаргическим сном. Ее родственники решили, что она умерла, потому что лицо у нее было восковое, а сама она холодная как лед. Ну, ее, понятно, положили в гроб, а гроб вынесли на веранду.

– Ну и что же?

– И вот, лишь только наступила ночь, как на веранду налетели тучи барбадосских комаров. Они густо облепили мнимоумершую и принялись ее так жалить, что она проснулась, схватила с перепугу крышку гроба да так, с крышкой в руках, и выбежала на улицу.

– И уже больше не умирала? – спросил Карик.

– Да, после этого она жила до самой смерти.

Вдруг Валя вскочила и закричала:

– Ой, смотрите, какая барбадоска плывет! Уй-юй-юй!

Под водой в стороне от корабля мчалось длинное серое животное с огромной головой. Все оно было точно сшито из кусков. Широкий хвост, похожий на три петушиных пера, извивался с поразительной быстротой. Животное время от времени останавливалось, вытягивалось, как струна, и вдруг быстро-быстро надувалось. Надувшись до отказа, оно отбрасывало назад упругую струю воды. Этой струей оно отталкивалось, двигаясь вперед, как ракета.

– Личинка стрекозы! – сказал профессор.

– Вот бы нам ее, – сказал Карик, – вместо мотора.

Профессор засмеялся:

– Ну, с таким мотором нам, пожалуй, не справиться. Личинка стрекозы, друзья мои, очень опасная зверюга. Она нападает даже на мелкую рыбку и пожирает ее. А ведь любая рыбешка по сравнению с нами – целый кит.

– А вот и ее мама-стрекоза! – сказала Валя. – Смотрите, куда это она лезет?

Прижав к спине крылья, большеголовая, глазастая стрекоза уцепилась за ствол подводного дерева и стала спускаться на дно вниз головой.

– Чего это она? – удивился Карик. – Топиться вздумала, что ли?

Валя поглядела на стрекозу, подумала немного и нерешительно сказала:

– Наверное, она пришла свою личинку навестить. Соскучилась, вот и пришла. Очень даже просто!

Профессор засмеялся.

– А еще проще и вернее вот что, – сказал он. – Стрекоза опускается под воду, чтобы отложить яички.

– Ух, страшная какая! – сказала Валя.

– Что ты, она очень красивая! – возразил Иван Гермогенович. – Недаром немцы дали ей поэтическое имя – вассерюнгфер – водяная дева, а французы называют стрекозу мадемуазель, что по-русски значит «девица».

В это время по озеру побежали волны. Паруса зашумели. За кормой заплескалась вода.

– Команда, по местам! – закричал Карик.

– Есть, капитан! – ответил Иван Гермогенович.

И корабль снова помчался по волнам.

Карик забрался на мачту.

«Карабус» плыл, лавируя между зелеными плоскими островами; это были мясистые листья кувшинок и белых лилий.

Наконец «Карабус» вышел на чистую воду.

Карик приложил ладонь к глазам.

Вдали, за синевой озера, сверкающей под солнцем, он увидел туманный берег. Он почти сливался с водой. Облака лежали над голубой полоской земли, как белые ватные горы.

Когда Карик присмотрелся, он заметил на горизонте крошечную, тонкую, как булавка, черточку. Наверху трепетало что-то очень похожее на красную пушинку.

– Вон он, маяк! Держите, Иван Гермогенович, вправо. Так, так! Еще правей! Натяните правые шкоты, тысяча чертей! Еще! Еще! Стоп! Так держать!

– Есть так держать! – гаркнул профессор.

Прямым курсом «Карабус» помчался к берегу. И вдруг все кругом зазвенело, запело. Пела вода, пело небо.

Карик испуганно оглянулся и торопливо спустился с мачты на палубу.

Профессор стоял, задумчиво прищурив глаза и, склонив голову набок, слушал удивительную музыку. Казалось, тысячи скрипок и флейт играли несложную, но очень приятную песенку.

Профессор вздохнул:

– Удивительно нежная музыка, не правда ли? Можно подумать, будто поют сказочные морские сирены, а между тем это поет ансамбль водяных хищников.

– Кто они?

– Свирепые хищники! Клопы-кориксы. Обжоры и разбойники. Но до чего же талантливы, шельмецы. Какая удивительная музыкальность!

– Как же они поют? Разве у клопов есть голос?

– Поют они ногами, – сказал Иван Гермогенович, блаженно улыбаясь, слушая хор хищников с закрытыми глазами. – Клопы-кориксы, клопы-гребляки, клопы-гладыши потирают передними ногами свои хоботки, словно щетинками по зубчикам музыкального ящика, а трение порождает музыку. Кстати, среди насекомых певцов и музыкантов немало. Но самое музыкальное насекомое – это, конечно, цикада. У нее и самый сложный музыкальный орган.

– Вот смешно как, – засмеялась Валя. – И поют ногами, и слушают ногами.

– Не все ногами слушают. Клопы, муравьи и бабочки слушают усиками… И слушают по-разному, и поют по-разному. Сверчки, например, любители хорового пения, но многие насекомые выступают как солисты.

– Интересно, почему они поют? Потому, что весело, или потому, что скучно? – спросила Валя.

– Видишь ли, одни насекомые поют, как бы аукаясь. Все их песни – это перекличка. «Ау, я здесь! – поет один. – А ты где?» – «Я тут, я тут!» – отвечают другие. «Держитесь все вместе!» – поют они уже хором. Другие насекомые, как, например, цикады и кузнечики, пугают своим пением врагов. «Я очень страшный! – поют они. – Не подходи ко мне, если дорожишь своей жизнью!»

Между тем «Карабус» мчался на всех мушиных парусах, и с каждой минутой отлогий берег становился все ближе и ближе.

Скоро можно было уже видеть песчаные отмели, прибрежные камни и травяной лес.

– Где будем швартоваться? – спросил деловито Карик.

– Да где хочешь, – ответил Иван Гермогенович, поглядывая на берег, – немножко ближе, немножко дальше – это не так и важно сейчас, ведь нам все равно придется пешком тащиться.

– Неужели опять пешком? Ох и надоело мне! – вздохнула Валя.

– Ничего, Валя, потерпи, – сказал Иван Гермогенович, – когда-нибудь, надеюсь, наше путешествие все-таки кончится. Мне и самому хотелось бы поскорее домой попасть. Меня же студенты в университете ждут!

Профессор вдруг захохотал:

– Вот если бы мои студенты увидели меня на этом кораблике из дубового листа, под парусами из мушиных крыльев, что бы они сказали?! Ведь меня сейчас любой из них мог бы в жилетный карман посадить, за пояс заткнуть! Ха-ха-ха!

…Был полуденный час.