Евангелие от Иисуса - Жозе Сарамаго

Он оказался прав в сомнениях своих. Минуло время – примерно около года, – и Лизия прислала матери весточку, от имени свекра со свекровью приглашая мать прийти в Кану на свадьбу невестки своей, сестры мужа, и взять с собой кого ей захочется – всем, мол, будут рады. Мария, как приглашенная, имела право выбрать, кто будет сопровождать ее на свадьбу, но, не желая быть хозяевам в тягость, чтоб, не дай Бог, не сказали:

Вот, явилась со всем выводком, – многодетные вдовы, как известно, весьма щепетильны, – решила взять с собой только двоих: нынешнего своего любимца Иосифа и дочку Лидию, которая была в той поре отрочества, когда праздники и развлечения наскучить не могут. Кана от Назарета невдалеке – не более часу ходьбы, а в такой мягкий осенний день и просто прогуляться приятно, даже если в конце пути не ждет нас свадебный пир.

Вышли из дому, чуть рассвело, чтобы Мария смогла помочь хозяевам в последних приготовлениях к торжеству и угощению, а ведь известно, что чем больше гостей, тем больше у хозяев хлопот. Навстречу матери, брату и младшей сестре вышла радостная Лизия, начались поцелуи, объятия, расспросы, но, поскольку дело не ждет, повела Марию в дом жениха, где, по обычаю, и должно было происходить застолье, чтобы вместе с другими женщинами варить, парить и жарить. Иосиф с Лидией остались во дворе, со сверстниками своими, мальчики затеяли игры, девочки принялись танцевать, и так продолжалось до самого начала церемонии. Тут уж все, без различия пола, устремились вслед за друзьями жениха, несшими по традиции горящие факелы, хотя утро выдалось ослепительное, но факелы эти, по крайней мере, доказывали, что, как бы ни сияло солнце, не стоит пренебрегать даже таким бледным и немощным светом, какой давали они. Высыпали на улицу соседи, радостно приветствуя жениха, но благословения приберегая на ту минуту, когда шествие двинется в обратный путь – уже с невестой. Иосифу с Лидией, однако, ничего из того, что последовало за этим, увидеть не довелось, что, впрочем, огорчило их не слишком, потому что ничего любопытного для них тут не было: недавно совсем выходила замуж их родная сестра, и они наперед знали, как все будет: жених постучит в ворота дома невесты, прося ее показаться, выйдет она к нему, окруженная подругами, которые держат, как пристало женщинам, не факелы, ибо факелу по размеру своему и по яркости пламени подобает быть несомым в руке мужчины, но светильники поскромнее, обыкновенные плошки; знали брат с сестрой и то, как ступит за порог невеста и жених поднимет ее покрывало и ликующе-изумленно ахнет, увидав, какое сокровище предназначено ему, словно за двенадцать месяцев, минувших от обручения до свадьбы, тысячи раз не видел он свою нареченную, не обладал ею когда только ему ее хотелось. Так вот, ничего этого Иосиф с Лидией не видели, и вот по какой причине: отрок, глянув случайно в другую сторону, увидел в глубине улицы двоих мужчин и женщину и, объятый таким чувством, будто заново родился, узнал старшего брата своего и женщину – ту самую, кого встретили они с Иаковом тогда на берегу моря. Он крикнул сестре:

Смотри, наш Иисус идет! – и оба во весь дух припустияи навстречу, но Иосиф вдруг остановился, застыл на месте, потому что вспомнил мать, вспомнил и как сурово говорил с ними брат, хотя дело было, конечно, не в них с Иаковом, а в том, что велела передать им мать, и, подумав, что потом объяснит Иисусу, отчего повел себя так, повернул назад. Уже заворачивая за угол, обернулся он и, ужаленный змеей ревности, увидел, что брат как перышко подхватил Лидию на руки, а она покрывает все его лицо поцелуями, спутники же его смотрят на это с улыбкой. Ничего не видя из-за слез досады, застилавших глаза, побежал Иосиф дальше, влетел в ворота, прыжками, чтобы не наступать на разостланные на земле скатерти, уже уставленные снедью, пересек двор и позвал: Матушка! – и как хорошо, что каждому из нас дан собственный голос: из всех женщин, хлопотавших там, обернулась на голос сына одна лишь Мария, взглянула на него и поняла, что он скажет: Иисус! – еще до того, как слово это прозвучало. Она побледнела, покраснела, улыбнулась, нахмурилась, снова побледнела и наконец взялась за сердце, словно проверяя, на месте ли оно, и отступила на два шага, словно наткнулась на стену. Кто с ним? – спросила она, не сомневаясь, что пришел первенец не один. Мужчина и женщина и наша Лидия. А женщина – та самая? Та самая, но мужчину я прежде не видал. Приблизилась ничего не подозревающая Лизия, спросила с любопытством: Что случилось?

Твой брат пришел сюда на свадьбу. Иисус? Да, Иосиф видел его. Лизия не впала в смятение, не растерялась, как мать, лицо ее всего лишь озарилось улыбкой, которую мы рискнем назвать нескончаемой, и она произнесла вполголоса: Брат, – несведущим же поясним, что и улыбка такая, и слово это стоят иных восторгов. Пойдем же, встретим его, сказала она. Ступай одна, я останусь здесь, сказала, точно защищаясь, Мария и велела Иосифу: Иди с нею. Но Иосиф не захотел оказаться в объятиях Иисуса после младшей сестры; Лизия же одна идти не решилась, и в итоге все трое остались стоять, словно подсудимые, ожидающие приговора и не уверенные в милосердии судьи – если, конечно, уместно будет употребить в этих обстоятельствах слова «судья» и «милосердие».

С Лидией на руках появился в дверях Иисус, и следом шла Магдалина, но первым шагнул через порог Андрей, ибо именно он был спутником Иисуса и приходился близким родственником жениху, что выяснилось тотчас же, как только он в ответ на радостные приветствия, обращенные к нему, сказал: Нет-нет, Симон не смог прийти, – и вот, пока одни упивались радостью встречи, другие глядели друг на друга так, будто их разделяла пропасть и надо было решить, кому первому надлежит вступить на узенький и ненадежный мостик, который был, все же был перекинут над нею. Мы не станем утверждать вослед какому-то поэту, что дети – лучшее, что есть на свете, но благодаря им, детям, взрослым иной раз удается без ущерба для собственного достоинства сделать первый и самый трудный шаг, пусть даже и окажется потом, что не на ту дорогу они шагнули. И Лидия выскользнула из рук Иисуса, подбежала к матери, и тут, как в театре марионеток, где одно движение порождает другое, а оба они – третье, Иисус приблизился к матери и с чинной обыденностью, не согретой решительно никакими чувствами, приветствовал ее, брата и сестру. После этого прошел вперед, оставив обратившуюся в соляной столп Марию, растерявшихся Иосифа и Лизию. Мария из Магдалы шла следом и, когда она поравнялась с Марией из Назарета, обе женщины – одна порядочная, другая гулящая – разом вскинули глаза, и во взглядах их не было ни враждебности, ни презрения, а лишь странная благодарность, которую могли бы питать друг к другу сообщницы в деле важном и тайном и которую постичь и оценить дано лишь тем, кто уверенно проходит извилистым лабиринтом сердца женского. Свадебная процессия была уже невдалеке, слышались крики и рукоплескания, раздавался в воздухе дрожащий гуд бубнов, тонкий и протяжный звон струн, ритмичный топот пляшущих и многоголосый говор, а спустя мгновение после того, как люди заполнили двор, словно волною здравиц и плеска ладоней внесло туда новобрачных, которые подошли под благословение к ожидавшим их родителям. Благословила их и Мария, как совсем недавно благословляла она свою Лизию, ибо и теперь, как тогда, не было рядом с нею ни мужа, ни старшего, первородного сына, которым бы могла она уступить это право. Все расселись, и Иисусу предложили почетное место, ибо Андрей успел шепнуть родне, что это – тот самый человек, по чьей воле идет в сети рыба и стихает буря, но он отклонил эту честь и сел поодаль, с краю. Ему подавала Магдалина, которую никто не спросил, кто она и откуда, иногда подходила к нему Лизия, и он по виду не делал различий между одной и другой. Мария, сновавшая со двора на кухню и обратно, не раз и не два сталкивалась с Магдалиной, и они, обмениваясь тем же заговорщицким взглядом, не заговаривали друг с другом до тех пор, пока мать Иисуса знаком не приказала ей следовать за собой в другой конец двора, где без всяких околичностей молвила: Береги его, ангел сказал мне, что его ждут великие испытания, а я рядом быть не могу. Буду беречь, жизнь за него отдам, если она хоть чего-то стоит. Как зовут тебя? Мария из Магдалы, я была блудницей до встречи с сыном твоим. Мария ничего не отвечала, ибо в голове ее стали в должном порядке выстраиваться прошлые события – деньги, узелком завязанные в подол туники, недомолвки и намеки Иисуса, теперь обретшие смысл, раздраженный отчет Иакова и отзывы его о спутнице старшего брата, а когда наконец все сложилось воедино, сказала: