Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

– Но ты же его нарушила?

– Что ты себе позволяешь? Какое твое дело, нарушила я свое слово, не нарушила!.. Главное, что я сейчас в постели с тобой, а не с Вадимом…

– А по-моему, главное в том, что тебе не представился случай лечь с ним в постель. Американка пошустрее, видно, да понаглее оказалась!

– Ты думаешь, что говоришь? – Людмила сбросила его руку с плеча. – В чем ты меня обвиняешь? Что не сразу бросилась в твои объятия или не легла под тебя еще тогда, в пещере? Ты же еще в ту ночь был не прочь переспать со мной, хотя почти не знал меня. – Она подхватила отброшенный в ноги халат, натянула его на себя и яростно прошипела: – Убирайся отсюда подобру-поздорову, мент поганый! Все мысли у тебя только об одном, как бабе ноги пошире раздвинуть да трахнуть ее покруче, чтобы визжала от восторга. Сегодня ты своего добился. Я и ноги раздвинула, и визжала добросовестно, но учти: в первый и в последний раз. – Она бросила ему одежду и смерила взглядом явно растерявшегося от ее слов подполковника. – Какая ж ты мразь, оказывается!

Ярость сверкнула в глазах Барсукова. И Людмила поняла, что переборщила. Она знала за собой подобный грех: ей и вправду зачастую не хватало гибкости. Если она что-то задумывала, то неуклонно шла к своей цели. И никогда не любила сюрпризов, особенно неприятных и неожиданных. И сегодняшний свой промах считала именно таким сюрпризом, потому что не ожидала ни от себя, ни от Барсукова такой реакции на их близость. Но этот шквал не просто подмял их под себя. Он лишил возможности сопротивляться слишком бурному потоку страсти и вожделения… именно вожделения, уточнила она про себя, отнял последние остатки разума… Вернее, разум он отнял только у нее, потому что ее партнер оказался трезвее и расчетливее, и теперь ей предстояло рассчитаться с ним по полной программе за собственные промахи и заблуждения.

– Убирайся сейчас же! – Она на всякий случай отошла в сторону. Побелевшее лицо подполковника ничего хорошего не предвещало. Сжатые в тонкую полоску губы, сверкающие бешенством серые глаза, в полумраке комнаты они казались почти черными, слегка подрагивающие пальцы, которые пытались застегнуть рубашку… Кое-как справившись с галстуком, Барсуков похлопал себя по карманам, видно, искал сигареты. Людмила быстро подала ему пачку, лежащую на прикроватной тумбочке. На мгновение их пальцы соприкоснулись. Она испуганно отдернула руку, а Барсуков окинув ее испепеляющим взглядом, стиснул пачку с такой силой, что крошево из сигарет посыпалось на пол. Он отшвырнул прочь истерзанную пачку и шагнул к порогу, не вымолвив ни единого слова в свое оправдание, не обвинив ее, не отругав… Хлопнул дверью, ушел, так и не обернувшись напоследок…

Неожиданно на глаза вновь навернулись слезы. Людмила быстро-быстро заморгала, чтобы не дать им пролиться. Да, милиционер не так прост, как показалось на первый взгляд. Он привык командовать, приказывать и не особо считается с чужим мнением. И это, видно, уже в крови, как и упрямство, от которого впору свихнуться. К чему она и сама неуклонно стремится, пытаясь доказать себе и ему нечто недоказуемое, то, что лежит на поверхности и от чего ей уже не спрятаться, как бы она ни пыталась это сделать.

Она вздохнула, закрыла входную дверь и, привалившись к ней спиной, ощутила вдруг дикую усталость, накопившуюся в ней за весь этот очень длинный и очень печальный день. «И ночь!» – подумала она и, опустившись на пол, обхватила колени руками, уткнулась в них лицом. Слишком много всего произошло за это время. И хорошо, что завтра ей не идти на работу, а Славка вернется только послезавтра. Ей надо побыть одной, чтобы немного привести себя в чувство и примириться с неизбежным: с Вадимом у нее все кончено, даже если он вдруг решит отказаться от американки, и с Денисом вряд ли что получится. Пожалуй, подполковник сейчас больше нуждается в наморднике, чем в ее объятиях. Она вспомнила его печальный и измученный взгляд, скользнувший по ней в тот момент, когда она передала ему пачку сигарет. И неожиданно сердце опять сжалось от нежности к нему и от чувства стыда за то, что она так гнусно и безжалостно обошлась с человеком, с которым ей совсем недавно было так хорошо, что она едва не сказала ему о своей любви… Людмила с остервенением стукнула мокрым от слез кулаком по ножке кухонного стола и вскрикнула от боли. Она совершенно забыла об ушибленном локте. Но эта боль не только привела ее в чувство. Она явственно поняла, что с первой минуты, как они встретились, Барсуков подобно торпеде вторгся в ее жизнь, и уже нет от этого никакого спасения, потому что, как ни сопротивляйся, как ни отговаривай себя, она все-таки любит его. И любит так, как никогда и никого в своей жизни не любила.

– Нет, это точно не Эгерлы. – Денис еще раз внимательно вгляделся в фотографию. – А что Кочерян говорит по этому поводу?

– Говорит, что не уверен, столько времени прошло. Тот с усами был и возрастом постарше. Лет сорока пяти или около того. А Эгерлы по документам двадцать восемь. Разница существенная, – пояснил Дробот и пододвинул к Денису тонкую серую папку. – Тут все, что я сумел узнать о Потрошилове, и его личные показания о том, как он нашел этот «маузер» в тайге, а потом продал его Цымбарю… Противоречий в показаниях того и другого обнаружить не удалось… Но вот одно обстоятельство мне показалось подозрительным… – Стас вытащил сигарету из пачки, но не закурил, задумчиво повертел в руках и положил на край пепельницы. – Фотографию Эгерлы я намеренно оставил на столе рядом с собой, и Потрошилов все время пытался ее рассмотреть, тянул шею, глазом косил и, похоже, даже обрадовался, когда я предложил ему взглянуть на нее и спросил, знает ли он этого гражданина. «В первый раз вижу, гражданин начальник», – говорит, а сам пот платком со лба вытирает, сукин сын, глазки туда-сюда, туда-сюда бегают, и фотографией тут же перестал интересоваться, поскучнел, посмурнел, бедный… Чует мое сердце, встречался он с этим турком, Денис.

– Пока это только предположение, а его к делу не пришьешь. – Денис открыл папку, всмотрелся в две мужские фотографии. На одной – выдворенный из страны любитель сапсанов Мустафа Ашкерен, на другой – Асхат Эгерлы, пропавший краевед из города Мараш. – Отдай-ка обе фотографии нашим криминалистам, пусть посмотрят. Может, и углядят что-нибудь. – Денис потер висок и исподлобья посмотрел на Дробота. – Ответ из Интерпола пришел на наш запрос?

– Сегодня утром в министерстве забрал, – вздохнул Дробот. – Отпечатки пальцев и справка лечащего врача-стоматолога. Вот и вся информация.

Денис усмехнулся:

– Прекрасная информация. Лучше некуда информация. Вот и отработай ее по тому трупу, что осенью из водохранилища подняли. Афимовича потревожь, а то, смотрю, в последнее время мы ему маловато работы подбрасываем.

– Накаркаешь, Денис Максимович. – Стас забрал папку и поднялся со стула. – Потрошилову подписку о невыезде оформляем или как?

– Или как. Отпускай его пока. Никуда он от своего дома с блестящей крышей не денется.

– Денис. – Дробот остановился на пороге и, непривычно замявшись, произнес: – Приходи в гости вечером после работы. Антонина грозилась какой-то особый пирог состряпать.