Небесная милиция - Петр Завертаев

Павел дослушал Обиходова до конца. Молча встал и ушел.

Он не объявлялся три дня. На четвертый день позвонил и сказал:

— Ты меня убедил. Я готов попробовать. Но хочу, чтоб ты знал, я делаю это не для того, чтобы отсидеться до лучших времен, и конечно же, не из-за денег. Я делаю это только для того, чтобы доказать лично тебе, Жора, что тотальный театр — это не просто слова.

— Конечно, Паша, — обрадовался Обиходов. — Я так и понял.

— Говори, когда нужно ехать к твоим жирдяям.

— Ехать-то можно хоть сейчас, — сказал Обиходов. — Только знаешь, Паша, тебе нужно, как бы поточнее выразиться… немножко поработать над имиджем.

— Как поработать?

— Ну, другими словами, чуть приодеться. Понимаешь, там люди специфичные, встречают сугубо по одежке.

Обиходов мысленно приготовился к новому шквалу возмущения, но Павел отреагировал на удивление спокойно:

— Что нужно делать, говори.

Через час они уже сидели в Студии одежды Михаила Вершковского. Вершковский, статный мужчина сорока пяти лет с фигурой кавалергарда, густой пепельно-седой шевелюрой и таким же густым обволакивающим басом, представлял собой крайне редкий в наши времена образец верности выбранной профессии. Вот уже тридцать лет он работал фарцовщиком. Начинал на Арбате с того, что на языке комсомольских собраний и рапортов народных дружинников называлось «приставанием к интуристам», дважды чуть не угодил в тюрьму, за то, что на языке Уголовного Кодекса называлось «незаконными валютными операциями». Спасло природное обаяние, Михаил умел располагать к себе людей. Ему верили интуристы, покупавшие у него картонную хохлому и военные шапки, поверили и следователи. Паренек с такими хорошими честными глазами обязательно должен был встать на путь исправления в самое ближайшее время. Менялись эпохи, политические системы, уголовные кодексы, а Михаил продолжал фарцевать. Он и вправду больше не приставал к интуристам, предпочитая публику побогаче, соотечественников, новых русских, самых новых из них, для которых остро стояла проблема внешнего соответствия только что урванному богатству. Для них, кормильцев, Михаил устроил свою Студию на первом этаже элитного дома в районе Зубовского бульвара, обставил ее в английском стиле, с викторианскими креслами, стеллажами из испанского дуба, с писанными маслом сценами псовой охоты на стенах, со свежими номерами журнала Robb Report, аккуратно выложенными там и сям, с услужливыми мальчиками, которых Вершковский называл исключительно на итальянский манер «Серджио» и «Алессандро». Ради своих драгоценных клиентов Вершковский раз в два месяца, а иногда и чаще, мотался в Италию, в Милан и Римини, где без устали прочесывал оптовые склады модной одежды. Известные, раскрученные и, следовательно, дорогие марки его не интересовали, он покупал только, как он сам это называл, «суперэксклюзив», то есть марки неизвестные, но добротные и, что тоже важно, заманчиво звучащие для российского уха. Что-нибудь в духе «Де Марини», или «Бабилони». Чемоданами и тюками тащил это добро в Москву. Серджио и Аллесандро художественно выкладывали товар на стеллажах и развешивали на манекенах, а Вершковский обзванивал клиентуру, сообщая о прибытии новой коллекции, как всегда «суперэксклюзивной». На первый взгляд, заурядный торговый бизнес. Если только не обращать внимания на цену. С ценой на свой товарец Михаил поступал в точном соответствии с самурайским кодексом настоящего фарцовщика: не моргнув своими хорошими честными глазами, он умножал ее на десять. А что делать? Покупателям были нужны только очень дорогие вещи, иначе они перестали бы уважать маэстро Вершковского и самих себя.

Когда Обиходов с Павлом приехали в Студию, Вершковский был занят с клиентом. Обиходов мельком увидел только спину клиента, огромную и бугристую, туго обтянутую кожаной курткой, и бритый затылок.

— Проходите, господа, располагайтесь, — на бегу бросил Вершковский. — Я через пять минут закончу. Серджио! Предложи гостям кофе!

Он убежал в соседнюю комнату, откуда начали доноситься обрывки его разговора с клиентом. Точнее, говорил один Вершковский, умел ли разговаривать клиент, так и осталось невыясненным.

— Обувь — это самое главное, — вещал Вершковский, — Особенно у нас в России. Потому что у нас в России нет нормальных ног. Ноги у нас испорчены многолетним грибком и боевыми искусствами. Для таких ног не подходит обычная обувь. Для таких ног нужна суперэксклюзивная обувь. Такая обувь начинается от двух тысяч долларов. Вот взгляните на эти туфли. Таких туфель нет нигде. В Москве — одна пара. Вот эта. Вы знаете, сколько в Москве «Феррари»? Уже две сотни штук! Все, кому не лень, ездят на «Феррари». А таких туфель только одна пара! Примерьте! Вы не захотите их снимать. Спать в них ляжете. Так! Далее рубашка. Это важно. Нормальная рубашка начинается от двухсот долларов. Все что дешевле, это для лохов. Серджио! Принеси рубашку. Ту самую!

Слушая это, Павел недоуменно и даже слегка испуганно взглянул на Обиходова.

— Все будет нормально, — подмигнул Обиходов.

Через полчаса, когда нагруженный коробками и пакетами клиент покинул Студию, довольный Вершковский подскочил к друзьям:

— Рад тебя видеть, Жорж! — воскликнул он. — Наконец-то и ты решил одеться, как человек! Или мы будет одевать твоего друга?

— Друга, — ответил Обиходов. — Вот именно, что друга.

— Так-так, — сказал Вершковский. — Можно попросить вас встать? Так-так, — он отступил на шаг назад, рассматривая Павла.

Павел стоял, обречено потупив взор, как киевская княжна на невольничьем рынке в Дамаске.

— Какой образ будем лепить? — поинтересовался Вершковский.

— Свободного художника, — сказал Обиходов и уточнил. — С очень большими гонорарами.

— Так-так, — произнес Вершковский. — Ну что ж, тогда приступим. Серджио! Аллесандро! Быстро летите сюда!

Поднялась обычная круговерть с рубашками, туфлями и пиджаками. Улучив момент, когда Вершковский выбежал из комнаты, Обиходов вышел вслед за ним и поймал его за рукав:

— Послушай, Михаил, — сказал он тихо. — Тут такое дело. У парня денег нет. У меня тоже негусто. Ты уж дай нам, пожалуйста, божеский прайс. Под Новый год, обещаю, подгоню тебе пару правильных клиентов.

Вершковский усмехнулся:

— Вижу большую игру ты затеял, Джорджио. Все сделаю, не переживай. Когда твой Сикейрос начнет получать свои гонорары, вы уж не забудьте старика Микеле.

Самурайский кодекс настоящего фарцовщика гласил, что нужным людям иногда необходимо оказывать почти безвозмездные услуги. Обиходов был нужным человеком.

На следующий день Обиходов и Павел сидели в кабинете Арчила Эриашвили на втором этаже развлекательного центра «Аквариус».

— Вот, Арчил, познакомься, Павел Левандовский, профессиональный театральный режиссер с двенадцатилетним стажем. Лауреат, дипломант и все такое. Он сможет сделать тебе настоящее шоу. Как в Лас-Вегасе, только лучше.