Магистр - Валерий Большаков

Олег с облегчением опустился на песок и воткнул в него факел. Прислушался – даже слабых отголосков погони не было слышно, только мерный плеск капель слышался в тишине, да изредка шорох осыпавшихся камешков.

– Вечером Гуго ударил своего пасынка, и Альберих ушёл, – негромко проговорила Мелиссина. – Город не спал всю ночь. Я видела сотни факельщиков, что бродили по улицам, невидимые толпы ревели в темноте, а с рассвета началось столпотворение… Я снимала особняк Квинтиллиев, утром туда вломились пьяные римляне. Булгары перестреляли человек пять, но мятежников было больше, они всё прибывали и прибывали, надеясь основательно нажиться в доме богатой иностранки-паломницы… Нам пришлось бежать. Мы прорвались, отбиваясь от обезумевшей черни, а когда уже покидали Эсквилин, Котян с Тарвелом спасли двух монашек, отогнав шайку насильников. Вальдрада и Джемма спрятали меня в монастыре Святой Цецилии, а мои спутники ушли в Сады Саллюстия… Я видела, как войско Гуго маршем уходило по Аппиевой дороге, и сразу поняла, почему решился Альберих, – более удачного случая просто не придумать. Брата Иоанна он засадил в темницу, ту же участь уготовив родной матери…

Олегу стало нехорошо. Пересилив себя, он сказал:

– А я вчера со своими варягами короля Гуго подкупал. Продался жадный бургунд и затеял пир. Вечером Марозия и Теодора увезли меня в Латеранский дворец. Мы купались втроём, «соображали» на троих, а после прелюбодействовали, все трое…

Елена долго молчала, разглаживая ладонью складку платья на колене.

– А потом? – спросила она негромко.

– Утром я бросился спасать Гуго, – безразлично сказал Сухов. – Оборонял замок до вечера, пока не отправил короля с варягами в Остию. Хотел прикрыть их отход, да бургунды к Альбериху переметнулись. И сами продались, и меня сдали…

– Это так важно – короля подкупать? – по-прежнему тихо задала вопрос Мелиссина.

Морщась, Олег разъяснил жене политическую обстановку.

– Господи, – прошептала она, – а я чуть было всё не погубила…

– Да к чёрту Гуго! – глухо сказал Сухов. – Я о жене его толкую! И о сестре её! Я переспал с ними обеими!

– Ты был пьян, ты долго не был с женщиной, ты…

– Да при чём тут это, Алёнка?!

Мелиссина порывисто обняла его, прижалась с силой, вздрагивая всем телом.

– А чего ты ждёшь от меня? – зашептала она. – Криков? Слёз? Проклятий? Я же люблю тебя! Понимаешь? Люблю!

Олег до того расчувствовался, обнимая Елену, что глаза его наполнились жгучей влагой. Он крепко зажмурился, чтобы стряхнуть капли с ресниц.

– Ты плачешь? – потрясённо спросила женщина. – Миленький! Не плачь, всё же хорошо! Мы вместе, мы живы и здоровы, чего ты?..

Сухов ласково погладил Алёнкины волосы.

– Ты лучшая в мире, – сказал он, – ты самая красивая… Ты – единственный родной мне человек, ты…

Елена не дала Олегу договорить, накрывая его губы своими. Поцелуй был недолог – женщина дрожащими пальцами принялась развязывать узелки на мятом скарамангии магистра.

– Я не умею раздевать монахинь, – сказал он.

– Я тебе помогу! – хихикнула Мелиссина, шурша своим чёрным балахоном.

Неяркий свет факелов разрисовал тело женщины в оранжевые тона, накладывая прыгающие тени и скользящие блики. Елена легла на Олега – самая приятная тяжесть на свете. Сухов огладил бёдра женщины, круглые ягодицы, потом перевёл ладони на груди.

– Ты простила меня?

– Я люблю тебя…

Полчаса спустя он лежал и получал удовольствие, разглядывая свою Елену. Ей уже тридцать пять, тридцать шестой пошёл. «Бальзаковский возраст».

Возраст женщины – не предмет для обсуждений, однако стоит ли так уж бояться прибавления лет? Бытуют такие рассуждения: женская красота достигает расцвета годам к двадцати, к девятнадцати даже. Девушки этого возраста обладают-де «дьявольской красотой», ведьминской, от которой особям мужеска полу якобы нет спасения.

Однако сама по себе красота значит мало – это орудие, которым надо уметь пользоваться. У молодой девушки подобных умений и знаний нет, они появляются с возрастом, когда былые заблуждения развенчаны. Да и так ли уж поразительна краса двадцатилетних?

Часто внешности супердив требовалось время, чтобы созреть, проявиться в полную силу.

Безусловно, вряд ли это закон для всех. Просто красота не подчиняется введенным для нее канонам, и, где там правило, а где исключение, сказать сложно.

Многие девчонки до икоты пугаются числа «тридцать» – этот возраст им кажется конечным, чуть ли не старческим. Появляются первые морщинки, седые волоски… Старость надвигается? Нет, утешают их – начинается «бальзаковский возраст»! Волшебная пора расцвета лет, когда ты не только красива, но и накопила ту опасную женскую силу.

А уж чем для женщины окажется «бальзаковский возраст» – поздним летом или поздней осенью – зависит от неё самой.

Можно родиться красивой, но счастливыми не появляются на свет – ими становятся.

Что это вообще такое – «бальзаковский возраст»? Если обратиться к самому Оноре де Бальзаку, то получается, что эта пора весьма растянута во времени – от тридцати до пятидесяти. Пора зрелости. А что есть у красивой молодой девушки такого, чего нет у красивой женщины «бальзаковского возраста»? Свежесть? Юная прелесть, трудно отличимая от детской? А теперь посмотрите на девушек, в том числе и на девочек. Что вы наблюдаете? Массу помад, белил да румян, хоронящих и свежесть, и прелесть, зато подчеркивающих зачатки той самой женственности, которая достигает апогея лишь к заветным тридцати. Это явление можно сформулировать в форме парадокса: юные девушки стремятся выглядеть как женщины «бальзаковского возраста»!

То есть, становясь старше, женщины стремятся молодеть, а молодые спешат повзрослеть. В обоих случаях желания спорны. Девушкам хочется посоветовать: «Не спешите жить!» – а взрослым дамам попенять: «Не жалейте, что юность прошла!»

Неужели вы хотите вернуть те года – время порывов, первых разочарований и житейских невзгод, вечных ошибок, пустоголовости и потрясающей наивности? Вспомните себя, глупенькую очаровашку, с юным максимализмом несущую «прекрасную чушь». Легко ли вам было жить? Радостно ли? И возникает ли у вас нынче желание расстаться с тем драгоценным опытом, что накопили в молодости, а пользуетесь лишь теперь, достигнув возраста, которому суждено быть воспетым Бальзаком века спустя?

Безусловно, сорокалетние женщины всегда будут вздыхать об утратах на жизненном пути. Ах, где моя гладкая кожа? Где узкая талия и упругие выпуклости?

Жаль, конечно, что жизнь нельзя прожить дважды, исправив все допущенные ошибки, но разве судьба – злодейка? Жизнь одна, и каждый волен устроить ее по-своему. Только не нужно бояться надвигающихся лет – их нужно проживать, проживать по полной, а не страх испытывать перед календарем.