Васек Трубачев и его товарищи - Валентина Осеева

Матвеич точил об печку нож, грохотал посудой и без умолку говорил, обращаясь то к Николаю Григорьевичу, которого называл «старым», то к Бобику, то просто к различным вещам, находящимся в кухне. Видно, привычка разговаривать с самим собой и с окружающими его предметами давно выработалась у Матвеича.

– Ну що? Долго будешь булькать?

Матвеич ткнул вилкой картошку и бросился в сени. Внёс большой розовый кусок сала с искристым бисером соли на тонкой коже, нарезал его толстыми кусками, шлёпнул на сковороду и, присев на корточки, налёг на примус, приговаривая:

– От так! Живо! Раз-два – и готово!

Орудуя возле печки, он чуть не свалил целую груду мисок, но успел подхватить их и, прижимая к груди, понёс на стол.

Николай Григорьевич с доброй улыбкой смотрел на него и, встречаясь глазами с сыном, подмигивал, как бы желая сказать: «Вот он какой, мой Матвеич!»

Шум примуса заглушал голоса, и Матвеич, поворачиваясь от печи всем своим корпусом, кричал, размахивая ножом:

– Обожди, старый! Зараз я этот сумасшедший примус загашу, тогда тихо будет. Може, умыться с дороги хотите, дак умывальник коло крыльца.

Сергей Николаевич подал отцу полотенце. Старик медленно поднялся со скамьи и, нерешительно ступая больными ногами, пошёл к двери.

Матвеич поставил на пол горшок с молоком и бросился к нему:

– А ну, ну… А ну, иди! – заглядывая товарищу в лицо и обхватив его правой рукой, возбуждённо кричал он. – Смело! Смело!.. От так! Смело, давай! Сме-ло!.. – Потом выпрямился, шумно вздохнул, удручённо развёл руками: – Погано дило! – И тут же весело добавил: – Ну да ничего! Я такое средство знаю, що будешь бигать, як той физкультурник.

Во время разговора, заметив Бобика, он поднял его за шиворот, вынес за дверь и кратко пояснил:

– Завсегда присутствует. Кто б ни пришёл – и он тут. Хитрый, як муха! Салом интересуется…

Матвеичу не терпелось скорей закончить свою стряпню и за доброй чаркой поговорить по душам со старым другом. Стоя у припечка, он обещающе подмигивал оттуда своими весёлыми, живыми глазами:

– Зараз поговорим! Обо всех делах наших… Що и як!..

На Сергея Николаевича он почти не обращал внимания, только один раз, окинув его взглядом, неодобрительно хмыкнул:

– Худый, як глиста! Голодный, чи що?

Сергей Николаевич сбросил рубашку, потёр выступающие под тёмной кожей мускулы:

– А ну, дедуш, поборемся, коль так!

Матвеич потрогал его мускулы:

– Завтра.

За столом было шумно. Старики разошлись, вспоминая боевые годы гражданской войны. Сергей Николаевич не узнавал отца. Николай Григорьевич, слушая Матвеича, встряхивал головой, стучал по столу кулаком. Голос его окреп, глаза блестели.

– Да, был бы нам всем конец тогда! А ведь вот выжили, а, Матвеич? Выжили и землю от погани очистили.

Матвеич смачно крякал, опрокидывая чарку:

– Ще як выжили! Сами себе хозяева! И работа идёт. Я мёду на весь район заготовку сдаю и помощников себе не требую. Один раз секретарь райкома заехал на пасеку и говорит: «Вам, Иван Матвеич, тут одному не управиться!» А я ему говорю: «Мне по моим силам три такие пасеки мало! Надо, говорю, моё дело расширять, потому как наш колхоз богатеет и средства на то найти можно». А он смеётся: «Ваше предложение нам нравится, только без помощников тут нельзя. Мы вам комсомольцев прикрепим, а вы будете их к этому приучать. Понятно?» – Матвеич налёг на стол и заблестевшими глазами обвёл собеседников. – Значит, такое дело: буду молодых обучать… Вот и ты оставайся со мной! И тебя обучу! – неожиданно закончил он, хлопнув по плечу Николая Григорьевича.

– А у нас, дедуш, к тебе просьба, – дав Матвеичу выговориться, сказал Сергей Николаевич. – От моих пионеров и от меня…

Матвеич склонил голову набок и лукаво улыбнулся:

– Мёду, чи що?

– Мёду – это потом. Это ты нас угощать будешь, когда мы к тебе всем отрядом в гости придём. А сейчас вот что: собирайся-ка, дедуш, с нами в поход! Тряхни стариной! Погуляем по лесам. Поведёшь моих пионеров по тем партизанским тропам, где вы с отцом бродили; покажешь нам места, где были жаркие бои с белыми… Одним словом, приглашаем тебя как героя гражданской войны, свидетеля и участника боёв. Расскажи ребятам обо всём, что видел и знаешь.

– Ну-ну… нашёл рассказчика!

Матвеич замахал руками. Но Николай Григорьевич постучал по столу пальцем:

– Даже и не думай отказываться! Серёжа дело говорит… Для ребят каждое твоё слово интересно. Они всё хотят знать… Даже и не думай отказываться!

– Да Матвеич и не отказывается, – подмигнул отцу Сергей Николаевич. – Он только о пчёлах, верно, беспокоится.

– Ну да! И пчёлы… и вообще того… – закряхтел Матвеич.

– Ну, это мы устроим. Оставим завтра отца на пасеке за сторожа, сходим к Оксане и пошлём её сюда, а сами махнём в лес к ребятам! А как они ждут тебя!

– Скажи пожалуйста… – растрогался Матвеич и, обернувшись к Николаю Григорьевичу, вдруг сказал: – Добре! Оставайся, старый, за хозяина. А мы с Серёжей к пионерам пойдём.

Получив согласие Матвеича, Сергей Николаевич оставил стариков и прошёл в комнату. Новый крашеный пол был застлан половиками, в углу стоял круглый стол с двумя табуретками. Большая кровать, аккуратно застланная серым байковым одеялом с белоснежной покрышкой на подушке, была отодвинута от стены и стояла нетронутая и важная. Трудно было представить себе, что большой, неуклюжий Матвеич каждый день спит под этим одеялом, утопает головой в этих подушках и потом так аккуратно убирает свою кровать. На окнах висели занавески. Вышитые крестом задорные петухи с красными клювами и растопыренными перьями привлекли внимание Сергея Николаевича.

Он подошёл к окну и бережно взял в руки тонкую расшитую холстинку. Красные и чёрные крестики напомнили вышитые рукава и горячие мокрые щёки. Он вдруг с неожиданной силой ощутил тёплое, родное чувство к сестре, её близость и глубокое раскаяние в том, что столько лет не вспоминал её, не интересовался её жизнью. А ведь у неё умер муж, и она жила одна, оторванная от семьи, и, может быть, не раз горькое чувство охватывало её при воспоминании о родном брате. Сергей Николаевич вспомнил сестру на маленькой деревенской фотографии. Она стояла, положив руку на спинку стула, на котором сидел её муж. Отец, получив эту фотографию, долго рассматривал её, с сожалением повторяя:

– Не та уже Оксана… Постарела Оксана…

А ему тогда даже не хотелось всматриваться в черты этой новой женщины, чтобы не утратить в своей памяти черты прежней Оксаны. Сколько же ей лет сейчас? И как встретятся они после долгой разлуки?

Сергей Николаевич осторожно погладил выпуклые крестики на занавеске:

– Сестра…

Матвеич заглянул в комнату: