Лживая весна - Александр Сергеевич Долгирев

из прикроватной тумбы небольшой том, содержавший одну из самых странных вещей, которые Вюнш когда-либо встречал.

На простом сером переплете была оттиснена и окрашена красным рамка. В рамке той же красной краской было написано: «Франц Кафка», а ниже: «Замок». Хольгер купил ее года четыре назад в одном из книжных магазинчиков рядом с домом. Роман был написан неинтересно, бессодержательно и слишком неопределенно, но удивительным образом цеплял за душу и не отпустил, пока Вюнш не дочитал до конца. Каково же было его разочарование, когда повествование в романе просто оборвалось без всякой кульминации и завершения. Хольгер решил поначалу, что это только первый том, однако разговор с хозяином книжной лавки разрушил его надежды узнать окончание истории господина К. Вместо этого хозяин лавки рассказал Вюншу печальную историю о молодом пражском страховщике писавшем в свободное от работы время книги, которые он обычно бросал, не закончив. Здоровье подвело страховщика. Он умер от туберкулеза в сорок лет и так и не успел закончить ни один из своих романов.

Хольгер скупил всего Кафку, которого смог найти, и просиживал целые вечера после работы за этими книгами. Не в последнюю очередь его интерес был вызван тем, что после Кафки сон Вюнша был ровен, глубок и, самое главное, совершенно не содержал сновидений. В особенно тяжелые периоды, когда кошмары грызли его едва ли не еженощно, Хольгер до сих пор прибегал к этому средству. Он открыл книгу, и строки побежали перед его взглядом: «Был поздний вечер, когда К. добрался до места. Деревня тонула в снегу. Ни горы, ни Замка не было видно, мрак и туман окутывали гору, и в этой кромешной мгле…»

Через пятнадцать минут Хольгер отложил книгу и закрыл глаза. Он собирался, как следует, насладиться последними двумя часами выходных. Перед тем как окончательно провалиться в сон, Вюнш успел подумать, что эта ночь прошла все же не зря – он наконец-то вспомнил, где видел такие же крестообразные раны, как у Груберов. Образ траншейного шестопера с чередующимися широкими острыми гранями и гранями с крестообразными шипами был последним, который он увидел перед сном.

Глава 33

Брат

Дом №45 по Бриеннерштрассе был штаб-квартирой НСДАП всего три года, но уже успел получить в народе прозвище «Коричневый дом». Несмотря на успех нацистов на последних выборах и на то, что почти все лидеры партии перебрались в Берлин, Коричневый дом не пустовал. Штаб-квартира партии оставалась в Мюнхене – городе, где началась НСДАП и где она предприняла первую попытку получить власть. По мнению Хольгера, здание было откровенно небольшим для вмещения всего партийного аппарата. Впрочем, большая часть партийного аппарата располагалась все-же не здесь, а в Берлине. А низовые службы и вовсе были рассеяны тут и там по стране.

Было без пятнадцати девять и Франц с Хольгером дожидались нужного часа в салоне авто, не желая лишний раз баламутить сонное царство, которое представляло из себя в это время дня главное здание правящей партии страны.

– Почему здесь так безлюдно?

Майер задал очевидный, при взгляде на Коричневый дом, вопрос.

– Утро, понедельник, выборы только недавно прошли, да и все руководство теперь в Берлине. Здесь остались только баварские партийные органы да несколько внутрипартийных организаций.

Франц кивнул, а затем спросил:

– Вы что, просто увидели его на митинге? Не следили специально, а просто столкнулись с ним?

– Именно так. Знаете, как меня прозывают в Управлении, Франц?

– Да, знаю, Счастливчиком. Это за подобные случайности вы получили такое прозвище?

– Не совсем, но и за них тоже. Нам пора.

Они вошли в завешанный флагами со свастикой холл. На полу свастика была выложена из плитки. «А то я уже начал беспокоится, не ошиблись ли мы адресом…» – о принадлежности этого здания нацисткой партии говорили лишь ее эмблема, висящая на фасаде, да табличка перед входной дверью. Никаких, ставших уже привычными, флагов и штандартов – просто и со вкусом. За стойкой приемной сидела женщина, одетая в строгий серый китель и со свастикой на плече.

– Доброе утро, фрау. Мы из полиции. Оберкомиссар Вюнш и комиссар Майер. Нам назначена встреча с господином Габриелем.

Ей на вид не было и тридцати, но Хольгер просто не смог обратиться к столь представительно выглядевшей чиновнице «фройляйн».

– Доброе утро, господа. Да, он меня предупредил. Вас интересует сорок второй кабинет. Это на третьем этаже направо. Найдете сами?

– Да, конечно, фрау. Благодарю.

Пока они поднимались по лестнице, Вюнш обратил внимание, что в коридоре каждого этажа висит большой портрет Гитлера. «А он и среди сопартийцев насаждает культ своей личности…» – Хольгер понимал, зачем это делалось на улице и в общественных учреждениях, но здесь это его удивляло.

Полицейские остановились перед дверью с номером 42. Вюнш постучал и, дождавшись разрешения, прошел в просторный кабинет. Майер не отставал.

– Доброе утро, оберкомиссар Вюнш и…?

– Комиссар Майер.

– Доброе утро, господин Габриель.

Хольгер обвел взглядом кабинет, стараясь зацепить как можно больше деталей, которые могли бы охарактеризовать личность хозяина. Помимо ожидаемого портрета Гитлера ему в глаза бросилась некоторая неаккуратность в книжном шкафу да, изрядно позабавившее Вюнша, пресс-папье в виде бюста все того же Гитлера.

– Присаживайтесь, господа.

Ульрих Габриель встал из-за стола, но руку пожимать, ни Вюншу, ни Майеру не стал. Хольгер обратил внимание на то, что правая рука Ульриха, в отличие от левой, была в перчатке.

– Правильно ли я вас понял в субботу, оберкомиссар Вюнш, вы хотите спросить меня об убийстве Груберов?

– Да, и об этом тоже.

– Признаться, я действительно не понимаю, чем могу вам помочь.

– Вы не будете против, если мы просто будем задавать вопросы с коллегой? Некоторые из них покажутся вам не имеющими отношения к убийству, но поверьте, нам важна любая информация.

– Хорошо, спрашивайте. Я налью себе воды, мне трудно подолгу разговаривать, поэтому я часто смачиваю горло. Вы позволите?

Габриель подошел к графину с водой и взял его левой рукой. Хольгер еще в субботу обратил внимание, что Ульрих на полголовы ниже него. Учитывая, что Вюнш был достаточно высоким, это означало, что Габриель имел рост в пределах среднего. Также Хольгер обратил внимание на тяжелую походку Ульриха. «Если верить фрау Мюлленбек, он родился в 84-м, значит сейчас ему… сорок восемь или сорок девять, а шаркает как старик…» Габриель вернулся за стол и жестом показал, что готов говорить.

– Откуда вы знали Груберов?

– Их многие знали. Они были достаточно зажиточны, а Андреас славился дурным характером. Лично я тесно общался только с Викторией.

– При каких обстоятельствах?

– Мы познакомились еще,