📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаЖестяной барабан - Гюнтер Грасс

Жестяной барабан - Гюнтер Грасс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 64 65 66 67 68 69 70 71 72 ... 165
Перейти на страницу:

Мария напугала Оскара своим треугольником, который зарос волосами. Со времен бедной матушки он знал, что женщины снизу не безволосы, но ведь Мария была не женщина в том смысле, в каком его матушка являлась женщиной Мацерату или Яну Бронски.

И тут я немедля опознал ее. Ярость, стыд, возмущение, досада и начавшееся под купальником одеревенение моей поливалки, наполовину забавное, наполовину болезненное, заставили меня ради этой внезапно объявившейся у меня палочки забыть и барабан, и барабанные палочки.

Оскар вскочил и ринулся к Марии. Она приняла его в свои волосы. Он дал своему лицу обрасти волосами. Волосы проросли у него между губами. Мария засмеялась, хотела оттащить его, я же все больше вбирал ее в себя, я напал на след ванильного аромата. Мария не переставала смеяться. Она не отнимала у меня свою ваниль; верно, это ее забавляло, недаром она не переставала смеяться. Лишь когда у меня заскользили ноги и мое скольжение причинило ей боль — потому что волос я так и не отпустил, а может, это они не отпускали меня, — лишь когда ваниль исторгла слезы из моих глаз, когда я почуял уже не ваниль, а, скажем, лисички или что-то столь же забористое, но только не ваниль, когда этот земляной запах, который Мария скрывала под своей ванилью, пригвоздил к моему лбу истлевающего Яна Бронски и на всю оставшуюся жизнь отравил меня привкусом преходящести, лишь тогда я отпустил ее.

Оскар оскользнулся на крашенных тусклой краской досках кабинки и не перестал плакать, даже когда Мария, уже снова смеясь, подняла его, взяла на руки, погладила и прижала к тому самому ожерелью из деревянных вишен, которое сохранила на себе как единственный предмет одежды.

Покачивая головой, она собрала свои волосы с моих губ и удивленно промолвила:

Ну и типчик же ты, лезешь, сам не знаешь куда, а потом еще и плачешь.

Порошок для шипучки

Вы знаете, что это такое? Раньше его можно было купить в любое время года в плоских пакетиках. Моя матушка продавала у нас пакетики со вкусом ясменника такого до отвращения зеленого цвета. А пакетик, позаимствовавший окраску у недозрелых апельсинов, именовался: порошок для шипучки с апельсиновым вкусом, а еще был порошок с малиновым вкусом, а еще порошок, который, если полить его чистой водой из крана, шипел, булькал, приходил в волнение, а когда его пьешь, прежде чем успокоиться, отдаленно, очень отдаленно пах лимоном и цвет принимал соответственный, даже больше того: это была ведущая себя как яд искусственная желтизна.

Что еще было написано на пакетике, кроме того, какой у него вкус? А вот что: натуральный продукт, защищен законом, беречь от сырости; а под пунктиром стояло: надорвать здесь.

Где еще можно было купить такой порошок? Не только в лавке у моей матушки, а в любой лавке колониальных товаров — только не в кафе Кайзера и в крупных продовольственных магазинах — можно было приобрести описанный выше пакетик. И там, и во всех киосках он продавался за три пфеннига.

Мы с Марией получали эти пакетики задаром. Только когда мы не могли дотерпеть до дому, нам приходилось покупать их в лавках колониальных товаров или в киосках с напитками, выкладывая за это три пфеннига, а то и вовсе шесть, потому что одного пакетика нам было недостаточно, мы хотели получить два.

Кто из нас начал первым? Известный спор двух любящих сердец. Я говорю: начала Мария, а вот Мария никогда не утверждала, что первым начал Оскар. Она оставила вопрос открытым, а если б допросить ее с пристрастием, ответила: «Это порошок сам начал». И конечно же, любой человек согласился бы с Марией. Только Оскар не желал принять этот обвинительный приговор. Я ни разу так и не смог признаться; пакетик порошка для шипучки по цене три пфеннига за штуку сумел совратить Оскара. Мне было в ту пору шестнадцать лет, и я придавал большое значение тому, чтобы вина легла на меня или хотя бы на Марию, но уж никак не на порошок, который положено защищать от сырости.

Все началось через несколько дней после моего рождения. Согласно календарю купальный сезон подходил к концу. Однако погода не желала признавать приближение сентября. После сплошь дождливого августа лето выдало все, на что оно способно, и его запоздалые достижения можно было перечесть на доске возле плаката спасательной станции, прибитого к кабине смотрителя: воздух двадцать девять вода двадцать ветер юго-восточный — преимущественно ясно.

Покуда Фриц Тручински как обер-ефрейтор авиации посылал нам открытки из Парижа, Копенгагена, Осло и Брюсселя — его все время переводили с места на место, мы с Марией недурно загорели. В июле у нас с ней было постоянное место на солнечной стороне семейных купален. Но поскольку Марии там вечно докучали плоские шуточки красноштанных семиклассников из гимназии Конрада и занудно многословные излияния какого-то девятиклассника из Петришуле, мы к середине августа отказались от семейных купален и перекочевали на более спокойное местечко в детскую купальню почти у самой воды, где толстые и одышливые, подобно балтийскому прибою, дамы заходили в воду до самых венозных узлов в подколенных ямках, где малые дети, голые и дурно воспитанные, боролись с судьбой, иными словами, воздвигали на песке крепости, которые тут же неизбежно рушились.

Дамская купальня: когда женщины находятся в сугубо женском обществе и уверены, что за ними никто не наблюдает, юноше, которого умело скрывал в себе Оскар, остается только закрыть глаза, дабы не сделаться невольным соглядатаем бесцеремонного женского естества.

Мы лежали на песке, Мария — в зеленом купальнике с красной окантовкой, я напялил свой синий. Песок уснул, море уснуло, раковины были растоптаны и не могли нас слышать. Янтарь, который обычно отгоняет сон, пребывал, надо полагать, в другом месте, ветер, который, если верить черной доске, приходил к нам с юго-востока, тоже медленно уснул, и все просторное, наверняка утомленное небо не могло сдержать зевоту, да и мы с Марией что-то притомились. Купаться мы уже купались, после купания, а не перед ним подкрепились. Теперь вишни в виде еще влажных косточек лежали рядом с уже высохшими до белизны косточками прошлого года.

Наблюдая подобную недолговечность, Оскар разрешил песку сочиться на свой барабан вместе с годовалыми, тысячелетними и совсем еще свежими вишневыми косточками, устроил таким манером песочные часы и пытался, играя с костями, вообразить себя в роли смерти. Под теплой сонной плотью Марии я представлял себе части ее наверняка бодрствующего скелета, радовался промежутку между локтевой и лучевой костью, затевал считалку, продвигаясь вверх и вниз по ее позвоночнику, проникал через оба отверстия в ее тазу и ликовал, созерцая мечевидный отросток. Но наперекор забаве, которую я сотворил для самого себя в роли смерти с песочными часами, Мария шевельнулась, вслепую, полагаясь только на свои пальцы, сунула руку в пляжную сумку и что-то там поискала, покуда я пропускал остатки песка с последними косточками на свой уже полузасыпанный барабан. А поскольку Мария не отыскала того, что хотела, свою губную гармошку, надо полагать, она опрокинула сумку, и тотчас на купальной простыне оказалась никакая не гармошка, а пакетик шипучего порошка.

1 ... 64 65 66 67 68 69 70 71 72 ... 165
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?