Очарованный дембель. У реки Смородины - Сергей Панарин

– Чего это они все? – озаботился наконец Емельянов-младший. – У нас, типа, спины белые, что ли?

– У тебя слишком бандитский вид, – тихо проговорил Иван.

Некоторое время братья испытывали необоримое беспокойство, пока не поравнялись с богатой каретой, из резного окна которой торчало скучающее усатое лицо некоего вельможи. Карету окружал кортеж из напыщенных всадников, облаченных в декоративные латы. Егор отметил, к примеру, что украшенная резьбой кираса погнется под его кулаком, будто бумажная. Ивана же больше заинтересовал пассажир. Остроморденький усач в берете производил впечатление иноземца. Старшой всегда мог отличить заморского гостя от россиянина, и тут наблюдался похожий эффект. Дело было даже не в роскошном берете, украшенном пером. Что-то в глазах, какие-то черточки лица, гримаса… Точно, не рассеянин, или, как тут говорят, не житель Эрэфии.

Потом дембель чуть не рассмеялся – на кой все эти рассуждения, если незнакомец был густо напудрен и нарумянен! Естественно, он чужак.

Увидев близнецов, вельможа оживился. Он, разумеется, был наслышан о паре новых героев. Подкрутив жиденький ус, иностранец обратился к Ивану, ехавшему ближе к карете:

– Скажите, не есть ли вы Жан да Ягуар, о коих так охотно говорят в любой таверне?

Хотя незнакомец изъяснялся бегло и свободно, Старшой уловил отчетливый французский акцент. Кроме того, теперь парень понял, почему все глазеют на него с братом.

– Я – Иван, а это Егор, – отрекомендовался дембель. – Позвольте узнать, с кем имею честь?

– О! Редкий сын Эрэфии владеет высоким языком куртуазного общения, – воскликнул вельможа. – Я – посол несравненной Парижуи, шевалье Пьер де Монокль.

– Очень приятно, – кивнул Иван и замолчал, ибо, по его мнению, беседовать было не о чем.

Посол считал иначе:

– Дорога длинна и утомительна. Удостойте меня честью быть моими гостями.

– А что, всегда мечтал прокатиться в карете, – пробормотал Егор, и Иван согласился.

Шевалье Пьер велел остановить кортеж, братья спешились и, передав коней сопровождавшим посла слугам, сели в экипаж. Салон был кожаным, кресла – мягкими, запас провианта и вин – богатым. Де Монокль угостил близнецов сырами, часть из которых Емельяновы выбросили бы как пропавшие, но что они понимали в настоящей парижуйской кухне!

А уж когда Пьер предложил гостям сосиски, Иван торжествующе хлопнул брата по спине, мол, не соврала газетка-то.

– Вот, по зову родины устремился налаживать добрые отношения с Тридевяцким князем, – рассказывал посол. – Парижуя хочет охватить дружбой все доступные цивилизованному миру страны. И хотя ваши земли не чужды варварству, на одном материке живем, один воздух нюхаем.

Пьер смахнул с атласной рубахи крошки сыра, Егор хлопнул еще фужер вина, а Старшой благодушно развалился на мягком сиденье. Невзирая на неровности дороги, карета шла мягко и почти бесшумно.

Де Монокль расспросил ребят об их подвигах, а потом сказал:

– Вы несомненные герои, господа. И мне чудится, вам было бы небезынтересно услышать историю наших, парижуйских витязей.

– Небез… ик!.. телесно, – подтвердил увлекшийся дегустацией вин Егор.

Посол горделиво приосанился, подкрутил жиденький ус тонкими синюшными пальцами и приступил к повести.

Повесть о настоящем Д’артаньянки при дворе короля Нелюдовика

Уважаемые любители прекрасного и ненавидетели уродского! Ныне вы услышите подлинную историю того, что, возможно, было, но является полным вымыслом, если не сказать хуже.

Однажды в столицу явился бедный, но амбициозный дворянин. Прибыл он из провинции Газконь, коя, как известно, славится месторождением горючего газа и лучшим конезаводом Парижуи. Правда, оказалось, что в Газконь наш герой попал, переплыв океан, но это не слишком важно.

Да, юноша был беден, но недаром Шарль де Голль говорил: «Я на выдумку хитер». Дворянин решил сделать военную карьеру и стать одним из величайших шевалье всех времен и народов. Д’артаньянки, а паренька звали именно так, хотел быть мушкетером.

«Кто такие мушкетеры?» – спросите вы. О, это отважные люди! Они ловили особых мушек, сушили и истирали их в муку. Полученный порошок следовало вдыхать через трубочку для получения удовольствия. Экстаз давал ощущение непобедимости, потому-то мушкетеры бесстрашно рвались в любой бой и нередко выигрывали. Кто захочет связываться с отморозками, простите за невольную грубость.

С тем и прибыл Д’артаньянки в куртуазную столицу мира. Представ перед капитаном королевских мушкетеров, он заявил гнусавым голосом:

– А запишите меня в гвардию, мать вашу!

Растроганный точным пониманием юноши того, что гвардия – мать мушкетера, капитан мгновенно принял Д’артаньянки.

– А когда мне дадут мушек? – спросил парень.

– Не торопись, всему свое время, – ответил мудрый капитан. – Сначала испытания, потом награда. Пока иди.

На радостях новоиспеченный гвардеец отправился в трактир.

– Вот тебе конь, – сказал Д’артаньянки хозяину харчевни, – накорми его, напои да спать уложи.

А в трактире буянили мушкетеры. Один из них, здоровенный и громкий, как раз провозгласил тост:

– Ну, господа, чтоб Лувр стоял и деньги были!

Выпил и швырнул кружку об стену. На ту беду, кружка угодила под дых Д’артаньянки.

– Ду… Ду… – захрипел согнувшийся пополам герой.

– Дурак? – спросил здоровяк.

– Нет!.. Ду…

– Ду хаст михь?

– Нет! Эль! – выдавил юноша.

– Трактирщик! Эля пареньку! – пророкотал метатель кружек.

– Нет, мерзавец! Я говорю, дуэль! – вымолвил Д’артаньянки.

– Это ты не подумав, – сочувственно сказал некий пьяный мушкетер благородного вида, хлопая юношу по плечу.

– Ах ты, мон блезир! – взвился молодой герой. – За панибратство либо извиняются, либо умирают на дуэли.

– У! – протянул изящный молодой человек, подошедший сбоку. – Да ты, братец, нарвался на самых умелых бретеров Парижуи! Хочешь, я тебя исповедую и причащу?

– Да я сам тебя причащу!

И на следующее утро Д’артаньянки ждал своих обидчиков в назначенном месте, но те так и не явились, потому что пребывали в глубоком похмелье.

А в то же время королева Парижуи тайно от супруга принимала у себя в покоях герцога Бэкхемского, героя мяча и бутсы. Герцог склонил королеву к игре в карты на раздевание и, будучи шулером, весьма преуспел в деле обнажения парижуйской власти.

– Ах, герцог! Дались тебе эти карты. Я и так осталась неглиже, – пролепетала королева.