Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов

вытаскиваю магнитофон.

— Что это? — спрашивает Лида, внимательно глядя на магнитофон.

— А на что похоже? Слушай.

Я мечтательно улыбаюсь и нажимаю клавишу воспроизведения. По комнате разносится вкрадчивый сексуальный голос. Ни одна девушка не устоит. Это же Джо Дассен.

«Aux Champs-Élysées

О Шамп Элизе»,

— поёт он.

Лида хмурится.

— Джо Дассен. Нравится? Мне на день рождения магнитофон подарили. Прикинь? Здорово, да?

— Погоди, это всё, что у тебя для меня есть? — спрашивает она, упирая руки в бока.

— Есть Высоцкий. Мы с ним в один день родились. Годы разные, конечно. Но день один. Классно, да? Пинк Флойд. Стена. Слышала? Убойная вещь вообще!

— Выключи, — хмуро говорит она. — Давай-давай, выключай. У меня от музыки голова болеть начинает.

Я выключаю и убираю магнитофон в сумку.

— Жалко. Но больная голова нам не нужна.

— Ты издеваешься? Зачем дурачком прикидываешься? Тебе это смешным кажется? Ты не понимаешь, что именно я от тебя жду?

— А ты? — смеюсь я. — Ты понимаешь, чего от тебя жду я?

— Получишь ты сладкое, не переживай, но только после того, как расскажешь всё, что разузнал.

— Ну, тут просто сладким не отделаешься. Мне прямо приторно должно стать. Ты меня просто затрахать должна за эту инфу. Каписко? Ферштейн?

— Ты на каком языке говоришь?

— На языке агента под прикрытием.

— Так, — она начинает терять терпение. — Хватит уже словоблудия. Если есть, что сказать, говори. Если нет, пошёл вон. Так понятно?

— А ты сурова, Лидия Фёдоровна. Любовь Яровая, прям-таки, новая инкарнация. Кожанки и маузера только не хватает. Ладно, не горячись. Есть, что сказать. Операцию назначаю на субботу.

— Какую операцию?

Она наклоняет голову и смотрит исподлобья.

— Какую ещё операцию?

— Ну, не аппендицит же. Будут все главные действующие лица. Будут липовые накладные. Будет колбаса. Дохрена колбасы. Левой колбасы. И баблос будет.

— Что?

— Деньги, бабки, лавэ. Как ещё объяснить? Сок, живительная влага, на которую слетаются воротилы теневой экономики. Я не слишком поэтично изъясняюсь?

— Ты выпил что ли?

— Нет, я не пью. После травмы восстанавливаюсь, веду здоровый образ жизни. «Говорят что пить не в моде. В моде щас какой-то ЗОЖ». Слыхала такую песенку? ВИА «Ленинград».

— Ближе к делу!

Ага! Задрожала! Завелась, схватила инфу, заглотила, как хариус мушку. Мало! Недостаточно! Ты должна потечь, растаять, как карамель, как патока, сладкая девушка Лида.

— Ближе к телу, как говорил Ги де Мопассан? Так ближе некуда. Я же тебе на блюдечке с голубой каёмочкой даю звёздочку страшного лейтенанта, а то и капитана. Прикинь! Подпольное производство, мясокомбинат, сбыт через торговую сеть, тысячи рублей еженедельно. Торговая мафия, цеховики. Спокойно, только не падай в обморок. И за всё за это тебе и нужно-то любить меня, распахнув сердце. Не только сердце, конечно.

— Так. Давай по порядку, — машет она головой.

— А куда эта дверь ведёт? — спрашиваю я, показывая на дверь, ведущую в смежную комнату.

— Она закрыта на ключ, там соседи живут. Не отвлекайся.

— Да я всё сказал уже. Я догадываюсь, как выйти на производство, узнать, когда и откуда завозится продукция и откуда берётся сырьё. Но сейчас пока твёрдо знаю, когда будет сходка. Тебе остаётся организовать захват, налёт или, как там у вас это называется.

— Когда?

— В субботу.

— В какую? — переспрашивает она.

— В эту субботу, двадцать шестого января восьмидесятого года, — чётко, как диктор, говорю я на случай если идёт запись.

— Во сколько?

— Нужно быть готовыми с самого утра, начало операции по сигналу. Я буду присутствовать и позвоню.

— Нужны доказательства, подробности. Иначе я не смогу добиться, чтобы выделили людей под операцию.

— Подробности появятся, когда возьмёте их с поличным. Это всё, что я могу сказать. Остальное сообщу только если операция пройдёт успешно. Сорри, Лида. Если вы лохонётесь и завалите дело, мне подставляться ни к чему.

— Так не пойдёт.

— Ну и ладно. Нет значит нет. Тогда пойду я. Не договорились. Я правильно тебя понял?

— Мне нужно ещё что-нибудь. Этого мало.

— Ну и аппетит у тебя. В общем, либо иди и обними меня. Либо я пошёл.

— Дай мне ещё что-нибудь, — настаивает она.

— Блин. Ты прям круче, чем железная Маргарет Тэтчер. Но, как бы там ни было. Я сказал всё, что хотел.

С кухни доносится свисток.

— Чайник, — говорит она. — Чай будешь?

— Ой, что-то не до чая, мне, Лида. Скорее окажи мне первую медицинскую помощь.

— Остряк, — бросает она и убегает на кухню.

Я подхожу к двери и тихонько нажимаю на ручку, и… она поддаётся. Прокольчик, товарищ лейтенант. Я успеваю заметить только телефон на столе, и тут же раздаются торопливые шаги. Это Лида возвращается с кухни. Я возвращаюсь на кровать и как только усаживаюсь, она сразу входит в комнату. Несёт чайник и кружки. Она ставит всё это на стол, а потом садится рядом со мной и обнимает одной рукой.

— Егор, — говорит она вкрадчивым, низким и очень сексуальным голосом.

Умеет же, когда хочет!

— Егор, не сердись. Но пойми моё положение. У меня начальник, он с меня шкуру спустит, если что не так пойдёт.

— Да что может не так пойти?

— Всё что угодно. Поэтому мне нужно какое-то подтверждение. Скажешь ещё что-нибудь?

Я поворачиваюсь к ней. Она совсем близко. Горячая, дерзкая, злая, жаждущая. Не меня, правда, а успеха. Ей движет далеко не жажда секса. Ну да ладно, что ж я не понимаю что ли?

— Иди ко мне…

Я притягиваю её к себе. Мы целуемся и падаем на постель. Мир сужается до каких-то двух жалких квадратных метров панцирной сетки, и мы летим в кроличью нору, перемещающую нас во вселенную, полную огня и горячего тягучего мёда.

Когда мы возвращаемся в действительность, лежим разгорячённые, нагие и обессилившие. Она курит, выпуская к потолку безразлично-равнодушные, геометрически точные колечки.

— Тебя не взгреют за то, что ты со мной трахаешься? — спрашиваю я.

— Нет, — равнодушно отвечает она. — Всем всё равно. В этом мире всем всё равно.

— Ты не хочешь меня, правда? Всё это только из-за дела?

— Неважно, чего я хочу, — говорит она. — Я е*усь с тобой, потому что мне нужна информация по делу. И я выжму её из тебя по капле. Тебе ведь нужно моё сахарное тело?

— И тебе плевать, что я несовершеннолетний?

— Плевать, — соглашается она. — Хочешь ещё?

Конечно, я хочу. Меня заводит, что она такая циничная, аморальная, но горячая, и то, что она тоже получает удовольствие. Пока заводит, а там посмотрим. Мы повторяем всё снова, а потом я проваливаюсь в дрёму, парю между явью и сном, и