Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов

— А кто он?

— Не знаю. Я видел там одного мужика солидного, но не знаю, он это или нет. Он к директору приходил.

— Это Юрий Деточкин, не иначе, — усмехается папа.

— И что, прямо всем обновки? — интересуется мама.

— Нет, конечно, — смущается Трыня, — тем, кому нужнее…

Посидев за столом, мы с Андреем идём гулять с собакой и я провожаю его до интерната. Заодно и Радж разомнётся.

— Слушай, Егор, — говорит Трыня. — Я чего нагрянул-то. Сказать кое-что хотел.

— Говори, — киваю я.

— К нам тут приходил Джагин батя.

— Куда? В интернат что ли?

— Ага. Он это, ну как… откинулся, короче, совсем недавно и пришёл такой.

— Чего хотел?

— Так вот, — отвечает он, — про тебя выспрашивал.

— Про меня? И что ты ему сказал? — спрашиваю я.

— Да не, я-то вообще ничего не говорил. Я не про это, просто он интересовался шибко. Он думает, что ты на Джагу бочку катил. Ну, и как бы спровоцировал его, подловил то есть и сдал ментам. Помнишь, Каха сказал Джаге, что ты его там всяко разно в устной форме. Ну, типа говорил, что он проткнутый.

— Во-первых, я ничего такого не говорил, а во-вторых, он вообще-то батю моего порезал. Инвалидом сделал. В милицию я его видите ли сдал. Пусть спасибо скажет, что мозги ему не вышиб.

— Ну, так-то да, но только никто же ничего выяснять не будет, ты же понимаешь. Был бы ты правильным, типа по понятиям, там бы рамсы, все дела. А так… Ты просто будь повнимательнее. Единственный совет.

— Какой он? Высокий такой, неухоженный? Хромой?

— Да, точно. Приходил уже значит?

— Приходил, — киваю я.

— Чё сказал? — спрашивает Андрей. — Предъявлял чего?

— Нет, просто посмотрел. Сказал, что типа посмотреть пришёл. Не представился. И что, думаешь, нужно его опасаться?

— Вообще, он девять лет отсидел. Так что, опасаться нужно. Но вот что у него на уме, я не знаю.

— А это точно Каха волну пустил, что я про Джагу такое набуробил? — уточняю я.

— А кто ещё? Джага сказал, что от Кахи узнал. Ну, тогда ещё, когда в кино ходили.

— Вот же сучёныш, — качаю я головой, — Каха этот. Ну ладно, прорвёмся. Да, товарищ генерал?

Трыня немного смущается.

— А что, думаешь парафин в офицеры идти? — спрашивает он.

— Да почему! Как я такое могу думать, у меня же отец военный. Иди. Хорошая идея. Там блат и мохнатая рука не нужны… Вернее, они как бы везде не помешают, но в армии большинство без блата пробивается. По большому счёту, всё только от тебя самого будет зависеть и от везения.

— Подумаю ещё. Ну просто куда вот я после интерната дёрнусь? Ни жилья, ни денег, а там пока учиться буду, ничего этого не надо, а потом уж и сам на ноги встану. Можно в шарагу, конечно, пойти или в технарь, ну, или даже в универ, там тоже общагу дают. Но на стипуху не проживёшь. Не… не воровать же… Ну, и ты сравни, шарага или военное училище…

Он останавливается и протягивает руку:

— Ладно, дальше не ходи. Незачем, чтобы нас вместе видели, пока кипеш этот не кончился.

— Согласен. Слушай, приходи завтра. У меня же днюха. День рождения то есть. Серёга будет, ещё там люди разные. Познакомишься.

— Не, — качает он головой. — У меня подарка нет.

— Забей. Какой подарок? Вообще даже не парься. Это ж всё не ради подарков, просто потусоваться. Важно же общение, а не вещи. Сам увидишь.

Я шагаю домой и муть, отступившая, пока я был в кругу близких, снова затапливает душу. За сотню лет, что я проработал в органах, я встречал разных людей. Настоящих мразей было немало, но и те, кто был искренне предан делу, тоже попадались. Несмотря на устоявшееся мнение, честных и убеждённых было много. Тех самых, которые «наша служба и опасна и трудна»…

Но вот после Лиды… В баню хочется пойти после Лиды. Я словно на шабаше побывал, будто в грязи вымазался.

А Большак… Не знаю я, что с ним делать. Нравится он мне. И с рельсов съехать невозможно. Я по ним уже сколько лет еду… Это, как предать всё, во что верил и признать, что жизнь впустую прошла. Хотя, жизнь-то новая, да вот я не совсем новый. Поздно мне в адвокаты к разбойникам подаваться.

Я останавливаюсь у телефонной будки и набираю номер Юрия Платоновича. Он отвечает, и я приглашаю его на свой семнадцатый день рождения.

День рожденья, праздник детства, как говорится, и никуда от него не деться. После обсуждений с родителями, решили остановиться на классической схеме празднования. Я предлагал собраться в кафешке, а потом пойти в кино, но мама сказала, что это неправильно.

Поэтому обираемся у нас дома. Программа традиционная. Подарки, застолье, игры, для желающих — песни. Поскольку уже не обед, но ещё не ужин, стол чайный. Ватрушки, пирожки, хворост, медовик, конфеты, мороженое. Мама дорогая! Как ты всё это приготовишь? Для тех, кто проголодается, есть пельмени. Но это уж вряд ли.

Мама с вечера заводит тесто, делает хворост и что-то ещё. Мне даже неловко, что она столько сил на меня грохает, тем более с учётом самочувствия. Но уговорить и переубедить её невозможно. В юности, школьном детстве есть много всего прекрасного, но есть и явные минусы. Голос у меня сугубо совещательный и накладывать вето на решения «взрослых» я не могу. Нет рычагов.

Родители и я — трое, Рыбкина, два Серёги, Вадим и Витька — пять, Трыня, Платоныч — двое. Вроде никого не забыл. Таня сказала, что не придёт. Итого десять человек. Ну что же, нормас.

Первой приходит Рыбкина и сразу вручает мне подарок. Это книга. Коричневая обложка с неаккуратным золотым тиснением. Буквы почему-то футуристичные, полосатые, будто начертанные гребнем, никакого намёка на античность. А между тем, это «Таис Афинская», издание семьдесят третьего года, редкое, днём с огнём не сыщешь.

— Егор, поздравляю тебя с днём рождения, — говорит Наташка и заглядывает мне в глаза, пытаясь понять, догадался я или нет.

Догадался-догадался, только вид не подаю, вроде как о, книга, хорошо, почитаем. Но судя по её взгляду, это не просто подарок, это послание, и более красноречивым мог быть только «Декамерон». Ода телесной любви. Книга даже с купюрами цензоров способна воспламенять молодые сердца. Её-то сердечко, как раз, трепещет, шлёт мне свои вибрации. Эх, Наташка-Наташка, что же с тобой делать-то… Я едва сдерживаю улыбку, любуясь блеском горящих глаз, подведённых ради вечеринки тушью.

Переворачиваю обложку. На