Лукреция Борджиа - Сара Брэдфорд

На этом история с членами семьи Эсте завершилась. Джулио и Ферранте сидели в башне Леони, а жизнь при дворе продолжалась, словно бы братьев никогда и не было. Имущество их роздали фаворитам Альфонсо, при этом Никколо Корреджо достался великолепный дворец Джулио на улице Ангелов. Ферранте умер в феврале 1540 года в возрасте шестидесяти трех лет, проведя в тюрьме тридцать четыре года. За все это время никто из семьи его не посетил. Внук Альфонсо, Альфонсо II, всходя на престол, выпустил из тюрьмы Джулио после пятидесятитрехлетнего его заточения. Феррарцы с изумлением смотрели на восьмидесятиоднолетнего старца. По свидетельству хронистов, «это был невероятно красивый человек», явившийся из прошлого: у него была длинная борода и одежда, которую модники носили полвека назад.

Тем временем Юлий II возобновил кампанию Александра VI: ему тоже хотелось взять под свой контроль Папское государство. Главной его целью стали Бентивольо из Болоньи. Когда Чезаре, выступая от имени Церкви, хотел завладеть Болоньей, Бентивольо спаслись тем, что дали ему значительную взятку. Их лишили статуса папских викариев города. 14 октября 1506 года к дверям феррарского собора прикрепили копию интердикта в отношении Болоньи. Документ гласил: тому, кто убьет жителя Болоньи, будут отпущены грехи и выдана папская индульгенция вместе с имуществом жертвы. Любой священник, не выехавший из Болоньи, лишится сана. Автор этого христианского документа, воинственный алкоголик Юлий II, держал путь на север. Ему уже сдался Хуан Паоло Бальони из Перуджи. и сейчас со своей армией, в состав которой входил Франческо Гонзага, понтифик приближался к Имоле. Семья Бентивольо была уже выслана. Альфонсо и Ипполито через женитьбу были связаны с Бентивольо. Понимая, что папа зол на них за то, как обошлись они с крестником его, Ферранте, они поспешили засвидетельствовать ему свое почтение. 28 октября Лукреция написала мужу, что очень обрадовалась, услышав, как хорошо приняли его папа и кардиналы. Альфонсо, однако, не хотел совсем уж унизить своих друзей и 5 ноября по возвращении в Феррару издал распоряжение, согласно которому тот, кто забирал у жителя Болоньи скот и других животных, обязан был зарегистрировать их в совете старейшин. В случае неповиновения такому человеку грозил штраф или tracti de сomda. (Под этими словами подразумевалась особо мучительная пытка: жертве связывали за спиной руки и поднимали, дергая за веревки, обхватывающие запястья. В результате у человека смещались ключицы.) Отказался Альфонсо и от приглашения понтифика сопровождать его при торжественном въезде в Болонью.

Бентивольо разбежались кто куда, не дожидаясь появления папы. 9 ноября, перед самым приездом сводной сестры Лукреции Бентивольо, Альфонсо дипломатично удалился в Бельригуардо и Остеллато. Сестра его вместе с детьми бежала в Феррару. Герцогиня Феррары тоже держалась подальше от своей тезки: об этом Проспери 12 ноября доложил Изабелле: «Вчера вечером сиятельная мадонна Лукреция [Бентивольо) хотела встретиться с герцогиней, но Ее Светлость вместе с кардиналом, синьором Сиджизмондо и прочими придворными отмечала день Святого Мартина». Все же вместе с Никколо Корреджо она приняла беглянку и имела с ней длительный разговор, который, по ехидному замечанию Проспери, не принес облегчения Лукреции Бентивольо: «Я не заметил, чтобы по возвращении в свои апартаменты она выглядела спокойнее, чем была, и дело тут не в ее несчастьях, а в причинах, о которых я не могу писать. Ваше Сиятельство, надеюсь, услышит об этом от нее самой…» Свекровь Лукреции Бентивольо и золовка прибыли в тот день и поселились за городскими стенами. В город их не пригласили. Ипполито не видел сводную сестру свою Лукрецию с момента ее приезда, хотя и заходил, однако ему сказали, что она обедает. Несколько знатных феррарских дам ее навестили, однако все понимали: правящая семья не рискует навлечь на себя гнев папы за то, что дает приют его врагам. 11 ноября Юлий II торжественно въехал в Болонью.

Что же чувствовала Лукреция во время семейного кризиса Эсте? Будучи предупрежденной Альфонсо, старалась держаться в стороне, хотя, без сомнения, знала обо всем, что происходит. Уцелело единственное письмо, написанное ею в том году Альфонсо — наверняка их было больше. — датировано оно 28 октября, когда ужасам Congiura пришел конец. В письме она, как уже упоминалось, выражает радость по случаю теплого приема, который Юлий II оказал ее мужу и Ипполито. В то время воинственный папа шел на север, намереваясь захватить Болонью. Не сохранилось ни одного ее письма к Ипполито, но, поскольку большую часть того года они оба были в Ферраре, то удивляться нечему. Много писем отправила она Франческо Гонза-га, некоторые из них она передала с верными гонцами, такими как Тебальдео, Альберто Пио да Карпи и Гектор Берлингуэр. Ее сообщения они часто передавали устно. Другие недвусмысленные письма носили в основном административный характер: просьба смягчить кому-либо наказание; либо она просила его принять меры в связи с уменьшением подачи воды на земли Карпи. Обстоятельство это вызвано было тем, что мантуанские граждане построили выше по течению водяную мельницу. Она передала ему просьбу Альфонсо вернуться к исходному положению. Лукреция всегда страстно защищала интересы своих граждан и друзей, взялась, например, за дело некоего Амато Кустаро, пострадавшего от утраты доверия к нему Гонзага. Теперь его несправедливо преследовал градоправитель Сермиды: «Умоляю Ваше Сиятельство не отказать мне в этой милости, потому что я горячо люблю синьора Амато и боль, которую причиняют ему, испытываю, словно собственную. Я смотрю на него как на редкого слугу, преданного мне и достопочтенному моему супругу…» В декабре она собственноручно написала Гонзага и попросила за Эрколе Строцци: «Ваше Сиятельство знает, какое расположение испытываю я к синьору Эрколе Строцци. Я благодарна ему за поступки, доказывающие исключительные его добродетели. Он приедет к Вам просить о милости и объяснит все сам. Рекомендую его от всей души и молю, что ради любви ко мне Вы сделаете для синьора Эрколе все, что. я уверена. Вы сделали бы для меня, потому что по причинам, на которые я сослалась, желаю я ему благополучия так же сильно, как желала бы самой себе. Те милости, которые Вы окажете ему, я приму как свои…»

Проходившая с переменным успехом эротическая карьера Анджелы Борджиа. несмотря на противодействие свекрови, подошла наконец к счастливому завершению. В июне Проспери доложил, что в Феррару явился Алессандро Пио и «еще раз женился» на Анджеле. В начале декабря, писал он Изабелле, Анджела поссорилась с мужем из-за золотого плаща, который ей хотелось приобрести и за который, как он сказал, будет заплачено из ее приданого. Ссора эта была решена несколькими днями позднее: Анджелу с большими церемониями доставили в арендованный для нее и для ее мужа дом. Вместе с ней приехала Лукреция. Альфонсо, Ипполито и придворные верхом на лошадях прибыли на церемонию под пение труб. Невеста наряжена была в дорогую парчу, а экипаж ее затянут шелком и отделан полосками из черного бархата. «Все это великолепие, — сплетничал Проспери, — лишь слегка уступало размеру ее приданого». Последовало угощение, подали изысканный десерт, затем состоялись танцы.

Большим событием для Лукреции в тот необычный год стала новость, дошедшая до нее в последнюю неделю ноября: Чезаре снова на свободе. В ночь на 25 октября он устроил драматический побег из замка Ла-Мотт, сломав при этом ногу: когда спускался, веревку наверху обрезали, и пленник свалился в ров. Чезаре взял курс на Наварру, ко двору шурина, Жиана д'Альбре. Дорога была очень трудная, но только таким способом он избежал пленения. 3 декабря он прибыл в Памплону. По пути умудрился дать весточку Лукреции. О его побеге она узнала 26 ноября и немедленно написала Гонзага, рассчитывая, что он разделит ее радость. К концу декабря о местонахождении брата Лукреция услышала от его советника Федерико. Она послала Федерико к Гонзага со счастливой новостью и письмом от Чезаре. (Написал он и Ипполито, а вот Альфонсо такой чести не удостоил.) «Я уверена, — лицемерно писала Лукреция, — что новость обрадует Вас. Вы будете довольны этим не меньше, чем герцог (Чезаре)… ведь Вы любите его как родного брата…»