Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе

Знакомый нам член организации Маркова-2-го корнет Сергей Марков писал: «Другим лицом (кроме жены бывшего военного министра Сухомлинова. – Г.И.), откликнувшимся на призыв Вырубовой (собрать деньги для Романовых. – Г.И.), был известный банкир Ярошинский, поляк по происхождению, который с большой сердечностью материально пришел на помощь для улучшения положения царской семьи»[526].

Итак, Ярошинский с одной стороны был связан с Мирбахом, а с другой – с Вырубовой и организацией Маркова-2-го. Но у них, как мы знаем, имелась связь с Романовыми, в том числе через своего «резидента» в Тюмени – поручика Б. Соловьева. Впоследствии, уже в эмиграции, отвечая на вопросы белогвардейского следователя Н. Соколова, Ярошинский отрицал свое знакомство с Соловьевым. Соловьев же, также допрошенный Соколовым, показал, что до Февральской революции он некоторое время состоял при Ярошинском… секретарем. Связь Ярошинского с Соловьевым подтверждается и дневником жены Соловьева М. Распутиной. 2 марта 1918 г. она, например, записала: «Я знаю, сколько дал Боре (Соловьеву. – Г.И.) денег Ярошинский, но он не хочет дать денег мне»[527]. Конечно, Ярошинский, по всей вероятности, был не единственным германским агентом, дававшим информацию о Романовых. Например, в воспоминаниях генерала А. Мосолова имеется свидетельство о том, что в Екатеринбурге у немцев были свои «эмиссары», с которыми пытались войти в связь прибывавшие туда офицеры-монархисты[528].

Из сказанного следует, что немцы могли располагать определенной информацией о деятельности монархических групп, которые плели заговорщическую паутину вокруг находившихся в Тобольске Романовых, и в какой-то мере даже поддерживать эту деятельность. Но в этом вопросе, повторяем, они должны были действовать осторожно, в соответствии со своей «двухколейной» политической линией, в окончательном виде сформулированной в начале июля в г. Спа (Бельгия) на совещании представителей германского командования: «Имеется договоренность, что сейчас не следует добиваться свержения большевистского правительства, а необходимо установить тесные связи с монархистами, чтобы быть подготовленными на будущее. При условии, что последние станут на платформу Брестского мирного договора, им можно оставить надежду на будущее восстановление великой России»[529]. «Реальная политика» состояла не в том, чтобы освободить Романовых и тем, возможно, дать всему правому лагерю российской контрреволюции монархическое знамя, а в том, чтобы по возможности дольше удерживать Россию в состоянии ослабления и распада. Именно этой цели подчинялось всё…

Советская власть почти сразу же обратила на Тобольск внимание. Непосредственным поводом для этого явились сообщения, которые в конце октября – начале ноября 1917 г. публиковали на своих страницах правые газеты «Русское слово», «Новое время» и др. В них говорилось о якобы происходящих в Тобольске монархических демонстрациях, о скором освобождении Романовых и т. д. Все эти сведения носили явно провокационный характер и были рассчитаны на раздувание неуверенности в прочности Советской власти и контрреволюционного ажиотажа в обывательских и буржуазных слоях населения.

Уже 2 ноября Петроградский Военно-революционный комитет заслушал сообщение Э. К. Дрезена о содержании семьи Романовых в Тобольске и постановил опубликовать в газетах письмо, полученное из Тобольска[530]. Письмо это появилось в печати 7 ноября под названием «Тобольские узники». В нем один из офицеров «отряда особого назначения» (помощник Кобылинского) – капитан Аксюта опровергал сообщения правых газет и заверял, что в Тобольске «никаких монархических движений и агитации не слышно», «никаких демонстраций и даже попыток к ним не было»[531]. Но, по-видимому, ВРК или не склонен был полностью доверять такого рода опровержениям бывшего гвардейского офицера, или располагал какой-то иной информацией. Примерно через неделю по его указанию в Гатчине был арестован брат Николая, великий князь Михаил Александрович[532]. Спустя некоторое время ВРК обратился в Совнарком с предложением перевести Романовых под охрану в Кронштадт[533].

21 ноября Петроградский ВРК предписал Севастопольскому ВРК арестовать великого князя Николая Николаевича и других контрреволюционеров, находившихся в Крыму[534]. В конце ноября «Известия» поместили статью «Черная сотня шевелится», в которой, в частности, говорилось: «Союз монархистов выпустил воззвание, в котором высказывает убеждение, что Учредительное собрание, выбранное при других условиях, высказывалось бы за восстановление в России монархии… Оказывается, что черная сотня питает еще надежды, что для нее вернутся красные денечки. Она рассчитывает, видимо, на то, что кадеты и корниловцы подготовляют для нее почву. Вместе с тем она надеется использовать классовую борьбу пролетариата и буржуазии»[535].

В конце ноября – начале декабря 1917 г. по Петрограду стали распускаться слухи о бегстве Николая Романова из Тобольска. 30 ноября Совнарком обсуждал вопрос «О переводе Николая II в Кронштадт», вынесенный в связи с соответствующей резолюцией некоторых частей Балтийского флота. В протоколе заседания значится: «Признать перевод преждевременным»[536]. Было опубликовано несколько опровержений о бегстве Романовых на основе полученных в начале декабря сообщений из Тобольска[537]. Позднее, 2 мая 1918 г., Я. М. Свердлов, выступая на заседании Совнаркома с «внеочередным сообщением», говорил, что вопрос о бывшем царе ставился в Президиуме ВЦИК еще в ноябре – декабре, с тех пор поднимался неоднократно, но был «отсрочен, ввиду ряда событий». Решено было предварительно ознакомиться с тем, как содержится бывший царь, насколько надежна охрана и т. п.[538]«Внеочередное сообщение» Я. М. Свердлова было опубликовано в печати.