Четвертый тоннель - Игорь Андреев

По случаю меня пригласили на свадьбу. Точнее, wedding party, празднование помолвки. Итак, здоровенное нарядное здание. Все в разноцветных лампочках. Снаружи как ночной клуб или казино. Внутри как цирк. Называется «wedding club». Огромный зал. Сидят примерно полторы тысячи человек. Ни одной женщины, только мужчины. Женится кто-то богатый. Многочисленные родственники, друзья и друзья друзей. За каждым столиком — по четыре человека. Официанты приносят тарелку с зеленью, четыре банки «пепси», четыре мандарина, четыре яблока, и две больших тарелки плова на каждый стол. И по чайнику чая. Потом народ все это съедает. В процессе играют музыканты — барабанят что-то народное. Иногда в микрофон кто-то говорит что-нибудь проникновенное. Славословия в адрес жениха и его прекрасных, лучших, бесподобных, уважаемых, охренительно хороших родителей. Поздравления. Даже военный квартет в дудки что-то сыграл — вот какая, оказывается, важная персона этот жених. Жених сидит на розовом диване в центре сцены, уже устал смущаться и улыбаться, но все равно явно счастлив.

Что меня впечатлило больше всего. Невесты не было. Я долго ждал, когда же придет эта красавица. Свадьба без невесты, казалось мне, это как-то странно. Как похороны без покойника. Мне объяснили, что для женщин — отдельная вечеринка, в этом же клубе, но завтра. Там будут родственницы молодоженов и подруги невесты, ну и сама невеста. И никаких мужчин.

Покончив с едой и официальной частью, мы все встали и двинулись к выходу. Прощальный ритуал: каждый по очереди подходит к жениху, говорит «поздравляю» и пожимает руку. Подходя к нему, я сказал по-русски:

— Поздравляю.

— Тэшакор, — ответил он с улыбкой, которою, как мне показалось, устал держать за все это время…

Еще через день я покинул Мазари-Шариф, чтобы переехать в столицу Афганистана. В половине шестого утра 29 апреля Нурулло посадил меня на кабульский автобус. Автобус полный внутри и загруженный снаружи. Многочисленные коробки, тюки, мешки набиты в багажник и разложены на крыше.

Автобус как автобус. Старый. Похож на «Икарус». Внутри все как обычно. Только по салону разбросан мусор, огрызки, кожура мандаринов, пустые пластиковые бутылки, фантики от конфет и прочее. Пассажиры бросают все это прямо под ноги. Здесь так принято. Я обратил внимание, что афганцы, как мужчины, так и женщины, бросают фантики и объедки себе под ноги и в проход посередине с явным удовольствием, как будто наслаждаясь возможностью мусорить там, где есть какой-то человек, по должности обязанный убирать. Точно так же в Москве в Макдоналдсе посетители ритуально оставляют на столах подносы с объедками, хотя известно, что это ресторан самообслуживания и, скажем, в Бангкоке, Нью-Йорке и даже постсоветском Таллине люди всегда убирают свои подносы с объедками со столов сами. (Вернувшись из поездки в Москву осенью, я каждый раз, оказавшись в Макдоналдсе, невольно вспоминал тот автобус. Вроде бы на Тверской улице, а веет Афганистаном. Такое же свинство).

В передней части автобуса сидят преимущественно женщины. Как ни странно, половина из них — с приоткрытыми лицами. Так удобнее смотреть телевизор. Кстати, многие весьма симпатичны. И еще они, как мне показалось, друг перед дружкой кривляются, что-то строят, производят впечатление, и, поскольку возможность демонстрации превосходства ограничена временем поездки, у них все выходит особо выпукло, напыщенно до смешного. Видимо, когда женщины собираются вместе, независимо от их национальной и культурной принадлежности, у них включаются одни и те же программы поведения. В итоге получается «Дом-2» даже в афганском автобусе.

Я некоторое время внимательно наблюдал за женщинами. Они были очень, очень оживлены. Такое оживление бывает у женщин, когда происходит что-то необычное, волнующее, вроде выпускного вечера в институте или, может быть, первого выхода на сцену. Должно быть, переезд в автобусе является для них чем-то вроде выхода в «свет», и тут уж нужно и наряды надеть покруче, и своим поведением впечатлить всех остальных. Остальных — женщин, не мужчин. Женщине производить впечатление на мужчин здесь — преступное блядство.

За то время, что я провел в гостеприимном доме в Мазари-Шарифе, я ни разу не видел обитавших там женщин. Точнее, один раз видел, случайно, когда зашел с одним из сыновей хозяина во внутренний двор, чтобы накачать воды в большое пластиковое ведро из-под краски. Женщина средних лет была без паранджи. Усталое стареющее лицо без косметики и без эмоций. Увидев меня, она подпрыгнула от испуга, закрыла лицо краем длинного платка, который покрывал ее плечи, и с пристыженным видом убежала в дом. А в автобусе было много афганок с открытыми лицами, и они устроили настоящую ярмарку тщеславия…

…Очнувшись от своих размышлений, я увидел картинку на экране телевизора в автобусе. Очередной индийский фильм с субтитрами на фарси. Сюжет незатейливый: мускулистый красавчик сначала испепеляет взглядом своих соперников, а потом доблестно их бьет и унижает. В финале получает приз — ту самую женщину, из-за которой, как обычно, все и началось. Но кто-то из них в финале в самый неподходящий момент умирает, отравленный ядом какого-то негодяя, и всем становится обидно до слез. По-моему, однообразие сюжетов индийских фильмов способствует крепкому сну. У афганцев другое отношение — смотрят на экран, не отрываясь.

Перед перевалом Саланг мы остановились на обед. Огромный плов с куском мяса и чай — сто афгани (два доллара). Я уже привык к вниманию окружающих и меня совсем не напрягало то, как пристально пять взрослых мужчин напротив наблюдали за движением моих лицевых мышц, пока я ел плов, пил чай и курил сигарету.

Поднялись на Саланг. Высота три с чем-то тысячи метров. Автобус остановился и все пассажиры вышли. Стали хватать снег охапками, радовались, как первоклассники, и кушали его, как пирожное, в полном восторге…

…В Кабуле меня встретил молодой человек по имени Араш, друг друга Нурулло, который меня и передал ему.

Араш работает на «Би-би-си Ньюз». Ему двадцать два. Его радиорепортажи — на двух из трех афганских языков — пушту и дари. Он жил в Лондоне, учился в Штатах и где-то еще. Носит афганскую одежду только дома (удобно), на улице он в джинсах и футболке. Отлично говорит по-английски, и в компании с ним кажется, что он не из этих мест, а, скажем, родился в Нидерландах в семье иммигрантов из Ирана, и мы с ним где-нибудь в Амстердаме. Сидим, общаемся за ужином у него дома.

Этому дому на юго-востоке афганской столицы уже полсотни лет. Совсем недавно он был разрушен. Талибы ни при чем. До них полевые командиры муджахеддинов раздирали страну на части. Была гражданская война и бои шли внутри Кабула. Люди Раббани, люди Хекматиара, люди Дустума и кто-то еще воровал-стрелял по мелочи. Картина, достойная экранизации: громадное количество людей покинули город, нет еды и света, стреляют отовсюду и во всех. И так каждый день в течение двух лет. Линия фронта не смещается в какую-то сторону, потому что фронт есть, а линии нет. Всеобщее мочилово. Его дом был удобным местом для стрельбы, потому что построен на куске скалы. Муджахеддинам здесь было комфортно. Допустим, здесь укрепились парни Раббани, а напротив, за речкой по имени Кабул, в нескольких сотнях метров, парни Хекматиара. Эти стреляют в тех из «Калашниковых». Хекматиаровцы тоже не дураки — давай стрелять по дому ракетами. Ни потолков, ни окон не осталось. Потом, когда пришли талибы, для которых что Раббани, что Хекматиар, все равно враги, все эти ребята убежали в Пакистан и все имущество, которое оставалось в доме, окончательно украли. Повезло, что хоть стены остались — потому-то дом и отстроен снова.