Коралловый браслет - Анна Малышева

– Он вышел, – испуганно ответила та. – Кажется, пошел наверх, в залы.

– Отлично, Маша, вылезай! – скомандовал Илья. – Пока он все там обойдет, минут пять-десять у нас точно есть. Как раз успеем выпить кофе.

Кофе Илье пришлось пить в обществе одной Анастасии Юрьевны. Маша была не настолько хладнокровна, чтобы выставлять себя напоказ за стеклянной стеной кафе, в то время как Амелькин находится где-то рядом. Хотя Илья уверял, что тот не вернется, пока не прочешет весь второй этаж, девушка малодушно сбежала и теперь бродила по двору, то и дело оглядываясь на освещенный вход. Начинало темнеть, с Москвы-реки порывами дул сырой, холодный ветер. В зеленоватом сумеречном небе резко рисовались высокие опоры Крымского моста, печально известного любимого места самоубийц. Остановившись посреди двора, неподалеку от абстрактной скульптурной группы, Маша засмотрелась на этот угрюмый пейзаж, вызывающий у нее смешанные чувства тревоги и тоски. Она не услышала, как Амелькин подошел, и обернулась, только когда за спиной раздался скрипучий голос:

– А вы рано!

– Что?! Да! – невпопад ответила девушка, плотнее запахивая куртку. Теперь она была даже рада, что встреча назначена на улице, вдали от фонарей. Амелькин не мог видеть выражения ее глаз, а Маша очень боялась, что не сумеет достоверно солгать. – Вы хотели поговорить?

– Это вы хотели, Марья… Григорьевна. – На этот раз он вспомнил отчество самостоятельно. – Значит, подружка тем утром к вам заходила и готова это подтвердить?

– Так, – кивнула девушка. Внезапно ей стало жарко, и она разом перестала ежиться от ветра.

– А ей известно, что бывает за дачу ложных показаний? – проскрипел Амелькин. Его нескладная фигура была похожа в сумерках на вырезанный из жести флюгер. Он даже слегка раскачивался из стороны в сторону, словно пытаясь уловить направление ветра. – Вы как дети, честное слово!

– Почему вы нам не верите? – храбро начала Маша. – Соседке верите, а нам – нет?

– Иными словами, если соседка наврала, вам тоже можно? Детский сад!

– Вы и сами понимаете, что меня рядом с той стройкой не было и не трогала я того типа! – Раздраженная его пренебрежительным тоном, девушка заговорила громче, кстати, вспомнив о включенном диктофоне, спрятанном в нагрудном кармане куртки. – Почему я вообще должна оправдываться?

– Потому что… – Неожиданно приблизившись вплотную, следователь взял девушку под руку. У нее было ощущение, что ей под локоть подсунули деревянную оглоблю. – Люди и за меньшее попадали в тюрьму. Ну, не будьте ребенком, поймите – у меня труп, у меня свидетель, который не то что говорит, будто видел кого-то, на вас похожего… а прямо называет вас. В этой ситуации вы просто вынуждены оправдываться!

– Почему мой свидетель не принимается во внимание? – Маша сделала робкую попытку высвободить руку, но Амелькин держал ее крепко. – Николай Петрович, объясните! В каком виде я должна дать эти показания? Давайте поедем в управление, я все напишу!

– Не усугубляйте своего положения, – отечески мягко посоветовал тот и, почувствовав ее глухое сопротивление, выпустил наконец руку. – Лжесвидетельство – неважный соус, вы можете им все испортить. Не было ведь на самом деле никакой подруги? Вы мне сейчас не как следователю, как человеку скажите – не было? Не для протокола… В протоколе напишем, как захотите.

Маша исподлобья взглянула ему в лицо. Он говорил так просто и доверительно, и в какой-то миг у нее появилось искушение признаться во всем, попросить совета. Но девушка тут же справилась с этим приступом слабости. Она вспомнила злую улыбку Ильи, жесткое выражение его серых глаз в тот миг, когда он говорил: «Я хочу, чтобы ты помогла мне растоптать эту гниду!» Девушка отступила на шаг и с замиранием сердца выговорила:

– Очень жаль, но у меня действительно есть алиби.

Последовала пауза, во время которой Амелькин рассматривал, казалось, собственную тень, протянувшуюся поперек большой лужи. Наконец он произнес:

– Что же делать… Вы меня не хотите понять.

– Я пытаюсь! – честно ответила девушка.

– Ну тогда поймите, нет никакого смысла раздувать это дело, переполнять его фальшивыми свидетелями, недействительными показаниями. Соседка, может, и врет, но так уж вам не повезло, я обязан ей верить. Я даже не могу вычислить ее мотива, так что должен допустить – она говорит правду. Или вы можете доказать, что Мерзлякова хочет извлечь выгоду из своих ложных показаний?

Маша молча покачала головой.

– Вот если бы у меня была волшебная палочка – раз, взмахнул, и нет ее показаний! – мечтательно произнес Амелькин. – Как хорошо! И вы бы с чистой душой обо всем забыли! И я бы забыл – ну еще одно нераскрытое дело, что за беда?

– Я думаю, она не возьмет обратно показания, – осторожно заметила Маша.

– А вы уже пробовали ее уговорить?

Вопрос, заданный будто вскользь, окончательно насторожил девушку, и она снова отделалась неопределенным покачиванием головы. Амелькин махнул рукой:

– Не та женщина, бесполезно. Даже я не смог бы ее теперь переубедить. Но есть другой вариант… Дело в том, что о ее показаниях пока никто, кроме меня, не знает. Если бы они вдруг перестали существовать, это прошло бы незамеченным. Самой Мерзляковой я мог бы объяснить, что вы предоставили железное алиби. Вроде просто… И очень сложно! – Последнюю фразу он произнес с легким нажимом, так выразительно глядя на Машу, что та не выдержала и отвела взгляд.

– Если вы можете так сделать… – пробормотала она.

– Теоретически я многое могу, – подтвердил Амелькин. – Но это инициатива, чреватая очень серьезными последствиями. Вплоть до увольнения, а то и хуже. Если помните, это дело об убийстве!

– Вы сами об этом заговорили! – запротестовала девушка. – Я не просила!

– Ну да, вы просто смотрели на меня такими несчастными глазами! – усмехнулся тот. – Чтобы не размазывать то, что нам обоим ясно – еще не поздно договориться. До понедельника я могу придержать показания Мерзляковой, но на следующей неделе начну вовсю их работать, если вы не пойдете мне навстречу.

– То есть… – онемевшими губами произнесла девушка, только сейчас начиная всерьез верить в реальность сделанного ей предложения. – Вы говорите о деньгах?

– Мне просто совесть не позволяет пользоваться вашим стесненным положением, – галантно улыбнулся Амелькин, ничуть не смутившийся вопросом. – Поэтому с вас сто пятьдесят тысяч. Это смехотворная сумма по сравнению с тем, чем я рискую!

– Сто пятьдесят тысяч рублей? – с запинкой выговорила Маша. – Но это очень много… Это шесть тысяч долларов! Вы не представляете, наверное… Я мало зарабатывала в последнее время, и было столько расходов!

– Марья Григорьевна, да ведь существует система кредитования, слава Богу! – Амелькин говорил раскованно и жизнерадостно, будто речь шла о самых обыденных вещах. – Вы москвичка, квартира есть, обратитесь в два-три банка и решите проблему за пару дней. Я ведь вас не тороплю, не требую денег немедленно. И есть, в конце концов, родственники, друзья… Ведь это совсем небольшая цена за то, чтобы я рискнул своей карьерой! Честное слово, только из симпатии к вам! У вас целых три дня, чтобы найти деньги!