Похитители - Уильям Фолкнер

– Здорово прошел, парнишка! Ну и жокей! – Но мы не останавливались, Нед вел Громобоя, повторяя:

– Пропустите нас, белые люди, пропустите, белые люди! – пока они не расступились перед нами, а потом хлынули вслед, как волна, и тут мы наконец добрались до места, где нас ждали судьи, и Нед снова сказал: – Теперь посмотри, – и дальше я ничего не помню: только неподвижный конь, и Нед держит его под уздцы, застыв, как в живых картинах, и я гляжу поверх ушей Громобоя на деда, слегка опершегося на палку (ту, с золотым набалдашником), и за его спиной еще двое, которых когда-то, в незапамятные времена, я, кажется, знал.

– Хозяин, – сказал я.

– Что у тебя с рукой? – спросил он.

– Да, сэр, – сказал я. – Хозяин.

– Ты занят сейчас, – сказал он. – Я тоже. – Очень любезным, очень холодным тоном. Нет, никаким тоном. – Поговорим, когда вернемся домой, – сказал он. И ушел. А те двое оказались Сэмом и Минни, и она смотрела на меня, подняв ко мне спокойное, мрачное, безутешное лицо, и время как будто остановилось, меж тем как Нед дергал меня за ногу.

– Я дал тебе вчера кисет, где он? – повторял Нед. – Уж не потерял ли ты его?

– Нет, нет, – сказал я, доставая кисет из кармана.

– Покажи им, – сказала мисс Реба Минни. Они сидели в нашей, то есть в Буновой, нет, в дедовой машине: Эверби, и мисс Реба, и Минни, и Сэм, и шофер полковника Линскома, отец Маквилли; у полковника Линскома тоже была машина. Они – шофер, Сэм и Минни – съездили в Хардуик за мисс Ребой, Эверби и Бупом и привезли всех в Паршем, откуда мисс Реба, Минни и Сэм должны были уехать поездом в Мемфис. То есть всех, кроме Буна, – он с ними не приехал. Он опять оказался за решеткой – в третий раз; сейчас они остановились у дома полковника Линскома, чтобы рассказать все деду. Рассказывала мисс Реба, сидя в машине, а дед, полковник Линском и я стояли вокруг, потому что мисс Реба не захотела войти в дом; она рассказывала про Буна и Бутча.

– Ехать с ними в машине до Хардуика тоже было маленькое удовольствие. Но с нами хоть ехал помощник шерифа, уже не говоря о вашем здешнем старикашке-констебле, с виду он не очень-то, но с ним, я вижу, шутки плохи. Спасибо, у них там в Хардуике хватило ума сунуть этих двух в разные камеры. Но вот сунуть кляп в рот новому Корриному дружку они не могли… – Она осеклась, а я не хотел, не хотел смотреть на Эверби: такую большую, чересчур большую для разных мелочей вроде синяка под глазом или разбитой губы, а либо то, либо другое у нее наверняка было, разве что чем-то одним она не удовольствовалась бы, не могла удовольствоваться; она сидела там, потому что куда же ей было деваться, где укрыться, и краска медленно и мучительно заливала ей ту щеку, которую я все-таки видел с того места, где стоял.

– Прости, детка, это я нечаянно, – сказала мисс Реба. – О чем бишь я?

– О том, что на этот раз выкинул Бун, – сказал дед.

– Ах, да, – сказала мисс Реба, – значит, сунули их в камеры по разные стороны коридора, а нас с Корри – ничего не скажу, они обращались с нами очень прилично, как с настоящими леди, – повели к жене тюремщика, там мы и должны были остаться, и вдруг этот, как его, Бутч, подает голос, начинает орать: «Что ж такого, малость крови, и кожи, и пару рубах мы с Красавчиком, конечно, потеряли, но зато доброе дело сделали, этих – вы уж извините, что я по-французски выражаюсь, – сказала мисс Реба, – мемфисских шлюх с улицы увели». Тут Бун сразу начал ломиться в дверь, но ее успели запереть, так что это как будто должно было его немного охладить, знаете, что значит посидеть и поглядеть на запертую дверь. Так, по крайней мере, думали мы. Но когда явился Сэм с выправленными бумагами или чем там еще, кстати, премного вам обязана, – сказала она деду. – Не знаю, сколько вы внесли, но если пришлете мне домой счет, я его оплачу. Бун знает мой адрес и знает меня.

– Спасибо, – сказал дед. – Если будут издержки, я извещу вас. Но что выкинул Бун? Вы еще не рассказали.

– Ах, да. Первым они выпустили Как-там-его-звать, и дали маху, потому что они еще ключа из Буновой двери не вынули, а он уже выскочил и прямо на этого…

– Бутча, – сказал я.

– Бутча, – повторила мисс Реба. – Сшиб его одним ударом и навалился. Так что Бун на воле не задержался, только и прогулялся по коридору и обратно в камеру, и его опять заперли, благо ключа еще не успели вынуть. Все-таки поневоле восхитишься… – Она вдруг замолчала.

– Чем? – спросил я.

– Что ты спросил? – сказала она.

– Что он такого сделал, что им надо восхищаться? Вы не сказали. Что он сделал?

– А ты думаешь, пытаться оторвать этому…

– Бутчу, – сказал я.

– Бутчу голову, когда тебя еще из тюрьмы не выпустили, ничего не стоит? – сказала мисс Реба.

– А как он мог поступить иначе? – сказал я.

– Вот это да! – сказала мисс Реба. – Поехали. А то на поезд опоздаем. Так не забудьте прислать счет, – сказала она деду.

– Да зайдите вы в дом, – сказал полковник Линском. – Сейчас будет ужин готов. Поедете ночным в двенадцать.

– Премного вам обязана, – ответила мисс Реба. – Но сколько бы ни гостила ваша жена в Монтигле, когда-нибудь она воротится, и тогда придется вам держать ответ.

– Ерунда, – сказал полковник Линском. – Я пока хозяин у себя в доме.

– Надеюсь, им и останетесь, – сказала мисс Реба. – Ах, да, – обратилась она к Минни. – Покажи им. – Она – Минни – улыбнулась, но не нам, она улыбнулась мне. Это было прекрасно: ровная, прочная, беспорочная, безупречная фарфоровая дуга, в центре которой, сжатый, можно сказать, страстно стиснутый с двух сторон, сиял вновь обретенный золотой зуб, казавшийся больше трех простых белых вместе взятых. Затем она опять сомкнула губы, спокойная, безмятежная, опять неприкосновенная, опять неуязвимая настолько, насколько хрупкая вязь костей и плоти, подвластная любой случайности, может притязать, предъявлять права на Неуязвимость.

– Вот и все, – сказала мисс Реба. Отец Маквилли завел мотор и сел в машину; она тронулась. Дед и полковник Линском повернулись и пошли к дому, я тоже двинулся за ними, но за спиной у меня прогудел рожок, негромко, всего один раз, и я обернулся. Машина остановилась. Сэм стоял возле нее и махал мне рукой.

– Иди сюда, – сказал он. – Мисс Реба зовет на минутку. – Он не спускал с меня глаз, пока я подходил, – Почему ни ты, ни Нед не предупредили меня, что лошадь и в самом деле придет первая? – спросил он.

– Я думал, вы и так знали, – сказал я. – Я думал, мы потому сюда и приехали.

– Конечно, конечно, – сказал он. – Нед мне говорил. Ты говорил. Все говорили. Но почему никто не заставил меня поверить? Само собой, я не внакладе. Но мне бы хватку мисс Ребы, я бы, может, товарный вагон окупил. Держи, – сказал он. Это была плотная пачка денег, банкнот. – Это Недовы. Передай ему: когда в другой раз откопает лошадь, которая не хочет выигрывать скачки, пусть не тратит время на разъезды, а прямо даст мне телеграмму. Мисс Реба облокотилась на раму, суровая и красивая. Эверби сидела рядом с ней, не шевелясь, но такая большая, что невозможно было не поглядеть на нее. Мисс Реба сказала: