Два брата - Александр Волков

– Каково решили, ваше высочество?

– Батюшкина воля для меня священна! (Меншиков удивленно поднял брови.) Еду к армии.

– Добро! – молвил светлейший совершенно таким тоном, как обычно говорил это свое любимое слово царь. – Давно пора сию бесплодную распрю кончить. Я чаю, вам на дорогу нужны деньги?

– Затем и приехал, – сказал царевич.

– Добро, – повторил князь. – Деньги будут, ваше высочество. И должны вы для государя одну сатисфакцию[142]учинить.

Царевич взглянул вопросительно.

– Получил я вчера цидулу[143]от его величества. Петр Алексеевич весьма заинтересован способом выделывания пороху. Дознано государем, что голландский порох супротив нашего премного сильнее и дальность боя не в пример оказывает. И пишет государь, что не худо бы нам сие исследовать. А посему незамедлительно командировать к нему механикуса Егора Маркова.

– А я тут при чем?

Меншиков удивился непонятливости царевича.

– Вы к государю едете, и Марков также: вместе и отправитесь. Мне механикуса одного послать – денег на дорогу давать, а вам лишнего человека в свиту взять ничего не стоит.

Алексей сморщился, как от зубной боли: «Вот еще не было печали! Соглядатая подсылает, батюшкина любимца… А как откажешься?»

С кислой улыбкой царевич сказал:

– Не худо придумано, Александр Данилыч! Пускай Марков собирается.

Вернувшись, царевич вызвал камердинера, Ивана Афанасьева Большого. Старик вошел, стал у порога:

– Что прикажешь, царевич?

– Собирайся, Иван! Едем в Неметчину!

– Опять лечиться, что ли? Пируешь больно часто, царевич, сколько раз тебе говорил.

– Ну, ты! Знай свое место!

– Да тебя жаль. Небось чуть не с пеленок с тобой нянчусь.

Алексей внимательно посмотрел на старика:

– Человек ты верный! Скажи, Иван, любишь меня?

– Душу за тебя готов положить! – горячо воскликнул Афанасьев.

– Я тебе великую тайну открою. Будешь молчать?

Иван Большой опустился на колени, трижды размашисто перекрестился.

– Батюшка вызвал меня к себе. Но я еду к цесарю…» А может, и в Рим!

Старик ахнул:

– Царевич, опомнись! Погубишь себя! У государя длинны руки, ох как длинны! Везде тебя достанет.

– Нет, Иван, поздно отговаривать. Что задумал, свершу! На лице царевича появилось выражение непобедимого упрямства. Иван понял: спорить бесполезно.

– Воля твоя, царевич, – безнадежно вздохнул старик. – Ты господин, а мы – твои верные слуги. Что прикажешь, то и сделаем.

– Посоветуй, взять ли мне с собой Афросинью? Жить без нее не могу!

Афросинью Федорову, крепостную Никифора Вяземского, Алексей полюбил еще при жизни жены.

Иван Большой смотрел на него с удивлением.

– Бери, коли хочешь, и Афросинью. Убегай, пожалуй, хоть и к цесарю, только я тебе не советчик. Хорошо, когда удастся это дело. А не удастся, будешь гневаться: «Почему, скажешь, не вразумил меня, старый хрыч?»

– Молчи! Про это дело знаешь только ты да Санька Кикин. Ступай, собирайся! Федора Дубровского ко мне пришли.

Дубровскому царевич тоже рассказал о своих планах. Этот отговаривать не стал:

– Чай, тебя сродники твои не оставят. Только ты, царевич, уезжаешь надолго, так матери денег оставь. Я перешлю в Суздаль…

Царевич недовольно поморщился:

– Мало у меня, Федор, денег. Впрочем… Пятьсот рублей дам. Смотри никому не сказывай!

– Чай, у меня одна голова на плечах! – проворчал, уходя, Дубровский.

Сборы шли быстро.

Алексей Петрович поехал в сенат. Он попрощался с сенаторами, попросил денег на дорогу. Определено было выдать две тысячи рублей. Князь Меншиков дал от себя особо тысячу червонцев.

Алексей отозвал в сторону князя Якова Долгорукого, своего тайного сторонника.

– Прощай, князь! – всхлипнув от волнения, промолвил он. («Признаться разве?… Нет, не надо!») – Пожалуй, не оставь меня, когда в нужде буду!

– Что ты, царевич! – пробормотал растроганный старик, – Я всегда рад за тебя последнее отдать. Только больше ничего не говори… Смотри, Меншиков глазищами зыркает!

* * *

Распоряжение царя выехать за границу обучаться пороховому делу явилось для Егора Маркова полнейшей неожиданностью. Который раз уж приходилось ему браться за новое дело! Видно, суждено Егору стать в конце концов разносторонним мастером.

Механические ремесла – токарное, слесарное, кузнецкое – Егор теперь знал в совершенстве. Хорошо ознакомился с литейным делом: работа на Литейном дворе не пропала даром.

Больше всего заботил Егора в то время приказ царя: соблюдать единообразие размеров орудий. Мастера ленились многократно обмерять калибр – это было связано с большими хлопотами – и нередко растачивали ствол больше чем следует.

Егор изобрел приспособления, позволявшие быстро измерять калибр во время расточки. Это сберегало много времени, работа пошла быстрее, пушек стали выпускать больше, и качество их сделалось гораздо лучше.

Велика была радость Маркова, когда однажды, получив с завода партию пушек, царь прислал письмо:

«Пушчонки прислали зело изрядные; все как одна, и ядра разбирать не приходится. Шведов из тех пушек бьем нещадно».

Егор Марков был одним из ближайших помощников царя в развитии промышленности: немало фабрик и заводов поставил он на ноги своими советами и указаниями. И вот опять новое поручение. Нелегко оправдывать почетное звание царского механикуса!

Марков прекрасно понимал всю важность задуманного царем предприятия. Порох в России выделывался по старинке, большей частью на маленьких мельничках, и был очень невысокого качества.

Армия за двадцать пять лет Петрова царствования совершенно преобразилась. Когда семнадцатилетний царь Петр вступил на престол, основной воинской силой Москвы были нестройные, плохо дисциплинированные, плохо вооруженные стрелецкие полки.

Теперь все переменилось. Россия, могучая, победившая шведов, располагала более чем двухсоттысячной регулярной армией. Закаленная в боях гвардия, испытанная пехота, лихие драгуны, искусные артиллеристы… Ни одно европейское государство не имело такой крепкой воинской силы. Русские заводы давали армии превосходное вооружение: мушкеты, карабины, пушки разных калибров. И только выделка пороха была решительно не на высоте.

Егор Марков собирался в путь с удовольствием. Привлекала возможность познакомиться с заграницей, о которой он так много слышал, но которой до сих пор не видел. Радовала мысль, что он, Егор, может принести великую пользу родной стране.