Марь - Алексей Воронков

– А откуда тогда этот акцент?.. – Тот молчит. – А ну показывай документ! – приказывает ему Володька, мысленно ругая себя за то, что не сделал это в первый же день, когда эти трое появились в лагере.

– У меня нет документов… – умоляюще смотрит на него парень.

– Врешь! – давит на него старшина. – А ну-ка расстегни бушлат и покажи карман…

Тот мотает головой. Дескать, убей, но я этого не сделаю. Грачевский решил идти до конца. Схватив долговязого одной рукой за воротник бушлата, он другой попытался добраться до кармана, где у бойцов обычно лежат военные билеты. Но не тут-то было. Несмотря на свой затрапезный вид, тот вдруг оказал такое дикое сопротивление, что Володьке пришлось немало попыхтеть, чтобы завладеть его документом.

– Ну вот, а ты говорил, нет… – тяжело дыша, произнес старшина и помахал перед носом парня краснокожей книжицей.

Одной рукой держа его за грудки, Володька попытался другой открыть документ. Это ему не удалось, и тогда он заставил парня заложить руки за голову и опуститься на колени. Тот нехотя повиновался. Но, когда Володька снова сделал попытку, открыть военный билет, тот бросился ему в ноги и повалил на землю. Завязалась борьба. Эх, был бы рядом Рудик – мы бы быстро его скрутили, пытаясь прижать соперника к земле, подумал Грачевский. Одному сложнее – мосел-то вон какой! Поди, спортом на гражданке занимался… Ну, гад, шалишь! Я все равно тебя сильней…

А тому хотелось только одного – вырвать из рук старшины документ, потому и бился так отчаянно. Одно время ему даже удалось перекрыть Володьке кислород, вцепившись своими огромными ручищами ему в горло, но тот, собрав последние силы, вырвался и нанес ему мощный удар в челюсть. Потом он ударил его головой, потом был еще один сильный удар в подбородок. Парень обмяк…

Они лежали на снегу и тяжело дышали.

– Отдай билет… Слышишь, отдай! – канючил длинный.

Но не для того Грачевский тратил силы, чтобы возвращать этому хмырю свой трофей. Вместо этого он открыл книжицу, глянул и не поверил своим глазам: с фотографии на него смотрела какая-то холеная гладенькая ряшка с глазами, выражающими всю силу мирового восторга. Ничего общего с этим кощеем бессмертным, что лежал на снегу, у того не было. Разве что шрам над левым глазом…

«Пятраускас Алгис Юозович…»

– Так… Значит, литовец? – проговорил старшина. – Теперь посмотрим, когда этот рядовой Пятраускас призывался… О! Да, оказывается, еще и года не прошло… А ты говорил: дембель… Да нет, братец, тебе еще служить и служить, как тому медному котелку…

Парень хлюпнул разбитым носом.

– Кончилась моя служба… Все… тюрьма…

Володька встал на колени и посмотрел на него. Худое вытянутое книзу лицо парня было все в крови, а правый глаз его заплыл и ничего не видел.

– Если только дезертир, можно и дисбатом обойтись… – сам того не ожидая, вдруг пожалел его Грачевский. – Или что похуже было?..

– Да нет… Больше ничего такого… – пытаясь встать с земли, негромко произнес Алгис.

– Врешь ведь!

– Слово даю… Это они… – он ткнул в сторону лагеря своим длинным, словно коломенская верста, указательным пальцем.

– Они?.. А эти-то кто? Я ведь вижу, что не геологи… – продолжает допрос старшина. Тот молчит. – Говори!.. Все равно же выясним… Тогда хуже будет.

– Это зэки… – сдался наконец парень. – В бегах…

Вот оно что! – изумился Грачевский. Тогда это страшные люди…

Мысль о том, что эти упыри могут объединиться с арестованными, не на шутку напугала его. Надо что-то срочно делать!.. Может, и этих взять под стражу? – лихорадочно стал мыслить он. А то тут такое начнется!..

– А где вы снюхались-то? – пытаясь не выдать волнения, спрашивает парня Грачевский.

Тот снова хлюпнул разбитым носом.

– Я во внутренних войсках служил… Дубаком – знаешь, что это такое? Ну вот… Как-то сказал одному зэку, что не хочу служить… что готов даже на побег, ну тот и запомнил мои слова… Потом эти подрулили. Говорят, мы тоже хотим бежать – давай вместе. Ну я все и устроил…

– И сколько вы уже в бегах? – поинтересовался Володька.

– Что-то около двух месяцев…

Грачевский покачал головой.

– Дурак ты, парень! – говорит. – Ты ведь жизнь себе поломал. Неужто так домой хотелось?

Тот порывисто вздохнул.

– Хотелось… А кому не хочется?

– Это правда, – соглашается Володька. – Только у других голова на плечах, а у тебя задница… Ну ладно: я тебе не судья, поэтому вали куда хочешь…

Литовец даже рот открыл от удивления.

– Ты это серьезно? – спрашивает.

– Серьезней некуда! Иди…

Парень замотал головой.

– Нет, нет… я так не могу… и вообще… – залепетал он и вдруг: – Если эти барыги узнают, что я стукнул на них, они меня убьют… И тебя убьют… И других… Знал бы ты, кто это такие…

Ему наконец удалось подняться.

– А ты не говори им про наш… – Володька хмыкнул. – Про наш задушевный разговор. Глядишь, и обойдется… Набери в рот воды и молчи. Запомни: будешь хорошо себя вести, это тебе в будущем зачтется. Ты понял меня?

Алгис как-то обреченно глянул на старшину и кивнул. Дескать, заметано… А Грачевский в этот момент уже строил планы, как ему нейтрализовать бородачей.

– Ну а с мордой-то что мне своей делать? – прикрыв рукой подбитый глаз, проговорил парень. – Ведь спрашивать будут…

– Скажешь, с Савушкиным подрался. Я его предупрежу.

Ну а арестованных с этого дня придется постоянно держать взаперти, подумал Грачевский. А то еще снюхаются с беглецами, и тогда они вместе могут такого натворить!..

Алгис был родом из-под Каунаса. Несколько лет назад Грачевский ездил с родителями по турпутевке в Литву и помнит те места. Его еще тогда сильно удивили настроения тамошних жителей. Бывало, спросишь прохожего о чем-нибудь по-русски, а в ответ тишина – будто бы и не слышат тебя вовсе; в магазине та же история: публика тебя сторонится, а продавец даже не взглянет в твою сторону, когда обратишься к нему. Вот гады, возмущался Володькин отец. Я, понимаешь, кровь за них здесь проливал, а они…

Да, эти края хорошо были знакомы старшему Грачевскому. Перед самым концом войны именно под литовским городом Шяуляем он получил тяжелое ранение, отчего до сей поры волочит ногу.

Что же происходит? – удивлялся Володька. Мы-то ведь к ним по-хорошему. Ситуацию прояснил тогда его дядька, который жил в Вильнюсе, в городе, где подобного не было, потому как там кроме литовцев было полно русских, поляков и евреев. Это, говорит он Володьке, оттого, что здешние люди после войны не приняли советскую власть и боролись с ней до конца. Слышал, мол, про «лесных братьев»? Да слышал он, слышал, только все равно ему было дико видеть, как одни люди ненавидят других. Ведь не в казармах живут, не в тюрьмах, и в магазинах у них всего полно – не то, что в России. А ведь питаются-то с общего стола. Нет, ничего не понял тогда Володька. А мы вас в Литву свою не звали, позже услышит он слова гида, которого тоже, как и этого беглого, звали Алгис. Туристы ему: как, мол, вам не стыдно – вы же тут лучше нас живете. Что вам еще надо? Свободы! – говорит. От кого? – не понимают гости. От вас… Ну так уходите! А тот: ну а кто нас отпустит?..