Нестор-летописец - Наталья Иртенина

— Я сказал как есть, князь. Всеволод наверняка подумает прежде об ином способе.

— Отчего же я не знаю другого способа? — Святослав снова нахмурил чело.

— Тороплив ты, князь. За первое, что лежит к тебе ближе, ухватываешься, — неспешно подбирая слова, сказал воевода. — Прежде чем вести войско, не лучше ли послать к Изяславу и попробовать уговорить его поладить миром?

— Миром? — удивленно переспросил Святослав. — Об этом я и впрямь не думал.

— Изяслав идет войной не на Киев, а на Всеслава, — говорил Янь Вышатич. — Когда он узнает, что киевский стол свободен, то согласится на мир.

— Ляхи так легко не отступятся, — крикнул кто-то из бояр. — Им в Киеве медом намазано.

— Ну, тогда придется нам задать им медку, — весело сказал Святослав, — да послаще и покрепче. А, мужи бояре?

— Влёжку лежать будут от нашего меда, — захохотали дружинники, — не сомневайся, князь!

Святослав оборотился к киевским гонцам.

— Отвезите мой ответ Киеву. Мы пошлем к Изяславу послов. Если пойдет с ляхами губить вас, то я и Всеволод встанем с дружинами нашими против него. Не дадим ему зорить отчий град. Если же захочет миром кончить дело, то скажем ему, чтоб оставил ляхов и пришел с малой дружиной.

— Благодарствуем, князь, — с поклоном сказали гонцы.

После их ухода скоморохи вновь наладились дудеть в сопели, достали струнные гудки. Святослав в нетерпении махнул утиральником — скоморохи затихли и попрятались.

— Спой, Боян! — попросил князь. — Так спой, чтоб душе просторней стало.

Вещий песельник, пировавший со всеми, пересел на лавку у стены, взял гусли.

— Знаю, князь, чем утешить тебя, — сказал Боян. — Мир — не для тебя забава, сердце твое просит воинской брани.

Он запел. В его песне трубили трубы и ржали кони, звенели мечи и стучали о щиты копья, раздавался тревожный клекот лебедей и злой вой волков. Князь Всеслав серым хищником рыскал по степи, искал себе поживы. За одну ночь от самого Киева доскакивал до Тьмутаракани и бежал обратно, обгоняя встающее солнце. Наутро же оборачивался человеком и гадал на принесенных в дар Велесу птицах, ждет ли его удача и будет ли успешен поход за славой. Но как бы ни был он искусен в храбрском деле и удачлив в ловах, какой бы успех ни предрекало гадание — не миновать Всеславу кары правых богов!

А в сердце старого воеводы Яня Вышатича ликовала другая песнь: «Христос воскресе, смертию смерть поправ…»

Дождавшись в гости брата, князь Святослав созвал совет и убедился в правоте воеводы. Всеволод тут же назвал посла — сына Владимира, зимой княжившего на Волыни. В компанию к княжичу боярин Гордята Войтишич предложил своего отпрыска Ставка. После киевского мятежа Гордята прибежал в Чернигов и попросился ко двору Святослава. Теперь же раздумывал, не вернуться ли в Киев, на службу Изяславу, и пользы ради приставил к делу сына.

Для быстроты посольство не стали обременять обозом и многой челядью. Два отрока, десяток младших дружинников и конные холопы проскакали поперек Руси за четыре дня. Спали на голой земле, а большей частью в седле, ели холодное мясо и пили речную воду. Во Владимире-Волынском узнали, что Изяслав стоит в Сутейске, на самой границе Руси.

— Медлит князь, — поделился соображением Ставко. — Сколько дней прошло, а он все на месте топчется.

— Видно, не спешит открывать ляхам путь на Киев, — размышлял Мономах. — Довольно с них и того, что на порубежье ведут себя по-хозяйски. Зимой хотели пограбить Берестейский град, в котором много купцов ведут торговлю. Да только посад сожгли и детинец огнем попортили.

— Да уж, их впусти — потом не выпрешь за порог. А ты, князь, думаешь, Изяслав настолько благоразумен? — засомневался Ставко.

— В каждом человеке есть доля безумия и доля благоразумия, — сказал княжич. — Всю его жизнь они ведут меж собой битву. Если побеждает безумие, получается Святополк Окаянный, убивший своих братьев Бориса и Глеба. Если же одолевает благоразумие, то получается Ярослав Мудрый.

— А если не побеждает ни то, ни другое, получается Изяслав Ярославич, — засмеялся Гордятич.

— Придержи язык, — сердито велел Мономах. — Все же он мой дядя. А тебе, кажется, служить ему.

— Прости, князь, — повинился Ставко и тут же весело сверкнул глазами: — Не-е, я в Киеве не останусь. В Новгород подамся. Там каждый боярин сам себе князь.

— А я в Киеве княжить буду, — убежденно сказал Мономах.

— У тебя куча двоюродных братьев, — хмыкнул Гордятич. — Они на киевский стол первее тебя в очереди. Это не считая твоих дядьев и отца. Как же ты хочешь их всех обогнать?

— Я подожду, когда настанет моя очередь, — серьезно ответил княжич. — И смотри, Ставко, не перейди мне дорогу, когда будешь боярствовать в Новгороде.

— Где Новгород, а где Киев, — присвистнул отрок.

— Русь одна, — возразил Мономах.

Ставко пожал плечами и занялся исследованием своей верхней губы. Проверял, внимательно ощупывая, не проклюнулась ли наконец мужская стать. При этом с завистью поглядывал на княжича — у того под гордым византийским носом давно пушилась темная полоска…

В городке Сутейске и вблизи него от обилия пестро разряженных ляхов рябило в глазах. Они были всюду — в ближнем лесу, в шатрах под стенами града, сновали по опущенным мостам, хозяйничали на стенах и в башнях, на улицах, в домах, в церквях, в амбарах и в хлевах. Каждый что-то тащил, прятал, запасал, жевал и ощупывал понравившееся. По всему было видно, что войско стоит здесь не первый день и успело обжиться. Повсюду сушились порты, рубахи, слышались поросячьи и бабьи взвизги.

Князь Изяслав занимал хоромы местного волостеля. Посольство застало его за игрой в тавлейные шахи-маты с самим собой. Он был распоясан, светлая камчатая рубаха давно не стирана, на ногах — домашние войлоковые плетенки. Князь пересаживался со скамьи на лавку и обратно, бросал кости, по числу очков двигал белые и черные фигуры. Черные пребывали в плачевном положении, и это радовало Изяслава.

Появлению послов он обрадовался еще больше. Сейчас же усадил Гордятича за доску со стороны черных и растолковал:

— Ты — полоцкий Всеслав. Я тебя бил, бью и буду бить. Ясно?

— Ага, — кивнул ошеломленный Ставко.

— Дядя, Всеслав бежал из Киева, — сообщил Мономах.

— Бросай кости, твой черед, — велел князь Гордятичу. — Но все равно тебя уже ничто не спасет… Погоди, что ты сказал? — повернулся он к племяннику.

— Ты можешь спокойно возвращаться в Киев. Там у тебя нет больше врагов.

— А Всеслав? — князь растерянно посмотрел на доску, где черный каган томился в кольце белых фигур.

— Он не захотел воевать с тобой… Дядя, не веди ляхов на Русь! Добра в этом не будет.