Пламя и кровь - Франсуаза Бурден

с этим покончено, – вздохнула Амели. – Я отменила встречу с Мак Деллом. Осталось оповестить твоего брата, а уж он-то наверняка будет в ярости.

– Ну, пока он получает от тебя то, что ему нужно… только не обделяй себя мама, будь осторожна. Джон сейчас в неплохой форме: он набрал вес, и Бетти говорит, что врачи удовлетворены результатами лечения.

– Это не мешает мне переживать за него! – возразила Амели.

– Все переживают, мама. Все его жалеют. Он на это и рассчитывает, чтобы вертеть нами, как ему вздумается.

Кейт поставила корзину на пенек и взяла руки матери в свои.

– Все будет хорошо, – мягко сказала она.

Они обменялись долгими взглядами, и на лице Амели появилась слабая улыбка.

– Иди к детям, ты соскучилась, наверное…

Кейт кивнула и быстро пошла по тропинке назад, торопясь обнять близнецов. Амели взглянула на лилии, ей вдруг стало жалко их срезать. Сегодняшний день был отмечен добрыми делами. Она была уверена, что поступила правильно, пусть даже Джон закатит ей сцену. Но поскольку она собиралась избавить сына от безденежья, он, скорее всего, удовлетворится этой победой и забудет о мести. Несмотря на всю свою материнскую любовь, которую не смогли подорвать даже постоянные разочарования, Амели устала от требований Джона и его вечно дурного настроения. Конечно, болезнь держит его в постоянном страхе, но Бетти – чудесная жена; она его не бросит и заставит строго выполнять предписания врачей, что позволит ему вести нормальную жизнь. Возможно, в Глазго, вдали от Скотта, он угомонится, и перед ним откроются новые горизонты. Он сделал зятя своим главным врагом, чтобы избежать неприятных вопросов самому себе – теперь пришло время посмотреть на себя непредвзято.

Потрясенная смертью Ангуса, а затем грубым, многомесячным давлением Джона, Амели наконец взглянула на ситуацию трезвым взглядом. Ее долгий разговор с Кейт оказался спасительным. Слушая дочь, Амели чувствовала, что она действительно принадлежит к клану Джиллеспи, пусть и не в силу кровного родства, и занимает в нем главенствующее место. Ее неприязнь к Скотту без подпитки Джона понемногу слабела. Он был прекрасным мужем и отцом, хорошим зятем, настоящим главой семьи и проявлял к ней неизменное уважение. Размышляя об этом, она была вынуждена признать, что больше доверяет Скотту, чем Джону, и этот парадоксальный вывод стал для нее откровением. Другое откровение состояло в том, что хотя детство, да и отрочество Кейт прошли для Амели почти незамеченными, сейчас дочь стала для нее настоящей опорой. Кейт подарила ей роль бабушки, которой она упивалась, Кейт заботилась о ней и никогда ее не бросит. Та самая малышка Кейт, на которую Амели не поставила бы и пенни…

Помахивая пустой корзиной, она отошла от стены. Как ни странно, жизнь вдруг показалась ей прекрасной, и, услышав вдалеке радостные крики детей, она засмеялась.

* * *

В субботу утром Грэм оставил Пат и троих детей в Джиллеспи, а сам поехал в Гринок с намерением убедить Скотта в том, что партия в гольф подействует на него чрезвычайно благотворно.

Он нашел его возле печей, в которых сушился солод.

Используемое для этого топливо содержало торф, и характерный запах уже распространился по всему зданию.

– Что ты здесь делаешь?! – воскликнул Грэм.

– Мы останавливаем процесс прорастания зерен.

– Я вижу, но ты не должен работать семь дней в неделю.

– Я не работаю, а наблюдаю.

– Ладно, но тебе нужно больше поручать другим! Я пришел с предложением сыграть в гольф перед обедом – просто чтобы разжечь аппетит.

– Интересная мысль. Ты же знаешь, что я давно не играю.

– Тебе надо начать снова. Тем более что для этого есть все – Ангус приобрел отличные клюшки! С охотой – понятно: ты ее не любишь, а здесь ходишь по площадке и дышишь морским воздухом…

Улыбаясь, Скотт покачал головой:

– Здесь я счастлив, у меня нет потребности отвести душу. Я бы с удовольствием стоял и смотрел, как сушится солод или как его измельчают мельницы. А ты меня отвлекаешь, змий-искуситель!

Грэм рассмеялся, взял Скотта за плечо и увлек его к выходу.

Они вышли во двор, и Грэм закурил сигарету.

– Ты куришь? – удивился Скотт.

– Только когда Пат нет рядом.

– Скрываешь от нее?

– Просто не хочу расстраивать.

Обведя двор взглядом, Грэм убедился, что все служащие далеко и не могут их подслушать.

– Мы очень рады за тебя – я и Пат. Сначала мне показалось, что ситуация совсем швах, а теперь я восхищаюсь тем, как ты смог из нее выбраться.

– Если бы не Мойра, я сейчас вел бы переговоры с Мак Деллом, уступая позиции одна за другой. Такие, как он, отправляют солод на сушку в специализированные предприятия, а я предпочитаю всем заниматься сам. Он сказал бы, что не важно, откуда поставляется ячмень. Он вмешивался бы в выбор дрожжей, в процесс дистилляции, и заставил бы меня использовать для нагрева не уголь, а бензин. В конце концов, мы просто набили бы друг другу морду.

– В любом случае он будет очень разочарован и не преминет об этом сказать. Наверное, он уже предвкушал, как будет вызнавать твои профессиональные секреты. Но во всем Глазго нет болтливее человека, чем мистер Форбс. Он жалуется, что его надули впервые за всю карьеру, что он ничего не получил от наследства Джиллеспи и только зря потратил время.

– Вижу, ты в курсе всех сплетен!

– В финансовых кругах все быстро становится известным.

Грэм затушил сигарету в баке с песком, который служил пепельницей.

– Если уж ты не любишь гольф, предложи мне, как горожанину, большую прогулку.

– Раз ты настаиваешь, можно прогуляться среди холмов Джиллеспи – давно я не видел своих овец.

Скотт помнил долгие прогулки, которые совершал раньше с отцом. Ангус любил обходить свои земли, разговаривать с пастухами и издали любоваться морем. Предпринимательство не занимало его целиком, он делил свое время между обязанностями землевладельца и винокура. Их он рассматривал как средство существования семьи, ограничиваясь тем, что было для него единственно важным, – поддержанием традиций. Ангус считал виски благородным напитком, но предпочитал платить другим, чтобы они занимались процессом его приготовления, а сам ограничивался ролью наблюдателя. Он был ярым противником любых изменений в производстве и в реализации, игнорируя современную практику. Но наступили другие времена, все стремительно менялось. Мог ли он подумать, что даже японцы начнут гнать виски?! Скотт вел дела совершенно иначе, вкладывая в них все силы и внимательно наблюдая за всеми операциями производства. Уважая обычаи, которые гарантировали качество, он не чурался нововведений, следя за ситуацией на международном рынке и посещая собрания винокуров в Глазго, Эдинбурге и Абердине. Он уже мысленно видел свой «Джиллеспи» на