Храню тебя в сердце моем - Фиона Макинтош

Алекс поднял шампанское.

– За честность.

– Ты всегда будешь честным со мной, Лекс?

– Обещаю.

Они чокнулись и попробовали шампанское.

– Ммм, вкусно. А теперь поедим?

Он рассмеялся.

– Ты удивительная девушка, Пенелопа.

– Да. И надеюсь, что и дальше буду продолжать производить на тебя впечатление, чтобы ты действительно в это поверил. У моей семьи денег более чем достаточно, чтобы мне никогда не пришлось о них беспокоиться, ты это знаешь. – Она моргнула. – Так что я не Ферн. Кроме того, мне совсем ни к чему фамилия Уинтер, чтобы обрести социальный статус или связи.

– Вот уж правда, – согласился он, жуя еще один сэндвич, хотя еда вдруг комом встала у него в горле.

– Мне ничего не нужно от семьи Уинтер… кроме тебя. Если бы ты предложил сбежать в Южную Америку и бросить все, я бы сказала «да», не думая ни секунды. Я знаю, что молода, и вижу, что тебе все еще сложно увидеть во мне кого-то, кроме твоей «маленькой кузины». Но я хочу, чтобы ты сходил со мной на балет на следующей неделе и просто дал мне шанс. Я не прошу ни о чем, только о твоем обществе, и давай посмотрим, что из этого выйдет.

Он моргнул, внимательно наблюдая за ней.

Она вдруг нахмурилась.

– О, Лекс, я совсем не подумала об этом… у тебя есть кто-то еще? Девушка во Франции или Бельгии, за которой тебе нужно вернуться? Может быть, медсестра, которую ты встретил в госпитале?

Он вздохнул.

– Я сам не знаю, Пен. Жил ли я как монах последние несколько лет… или в моей жизни был кто-то? – Он подумал о сердце, вырезанном из платка. – Не знаю. Боюсь, что, наверно, был.

Она посмотрела на него, сразу же помрачнев.

– И что?

– Я просто не могу вспомнить. Сейчас у меня не самый простой период.

– Ты любишь кого-то еще?

Алекс пожал плечами. Он решил быть честным.

– Я ничего не чувствую. Пустота.

Она поглядела на него с искренним сочувствием.

– После публикации фотографии в газете несколько дней назад никто не звонил?

– Никто. Ну, если не считать адвоката, который предложил свои услуги, пользуясь смертью моего отца как поводом возобновить якобы старые связи. Он не упомянул про статью, но это было в тот же день, это слишком очевидно. – Он презрительно хмыкнул. – И еще звонили из полиции и сказали, что один парикмахер в Лондоне, кажется, меня узнал и позвонил в местный участок, но, когда его стали расспрашивать, выяснилось, что ничего полезного он не знает. Он не знал ни имени клиента, ни откуда он, ни куда собирался – только вспомнил, что стриг и брил кого-то, похожего на человека в газетной статье, которую он увидел через плечо клиента. Все, что он смог сообщить полиции, это что человек пришел в свой день рождения и что он собирался его отпраздновать. Это все, что он знал. Они вели настолько незначащий разговор, что он не мог сообщить ничего существенного.

– Ну вот. Это, безусловно, был не ты. У тебя день рождения в феврале, если не ошибаюсь.

– Именно.

– Более того, ты не любишь праздновать дни рождения.

– Ты слишком хорошо меня знаешь. Просто совпадение. – Он вздохнул. – Мама потребовала, чтобы я перестал копаться в прошлом.

– Я могу понять ее, Лекс. Ты снова вернулся к ней. Разве что-то еще имеет значение для нее? А если у тебя была какая-то любовь, та женщина, несомненно, узнала бы тебя и связалась с тобой. Может, тебе стоит признать, что в твоем прошлом нет никакой особой тайны? Ты провел много времени в больницах, ты был болен, какое-то время, возможно, находился на попечении какой-нибудь семьи, но это не обязательно означает, что тебе есть из-за чего переживать.

Он поник.

– Ты говоришь так, словно это легко… словно я могу просто продолжать жить своей жизнью.

– А почему нет? Никто не заявил, что узнал тебя. Просто будь Алексом Уинтером, вернувшимся солдатом.

Он подумал, что она права. Действительно, для молоденькой девушки Пенелопа Обри-Финч была очень зрелой. И он бы соврал, если бы не признал, что она красива и с ней весело.

– Мне хорошо с тобой, – сказал он со вздохом.

– Значит… ты даешь нам шанс?

Алекс мягко улыбнулся.

– Я точно схожу с тобой на балет.

Ее озабоченное лицо просияло и озарилось счастливой улыбкой.

– Для начала.

– Давай выпьем за новое начало, – сказал он и сам в это поверил.

Август 1921 года

Две женщины стояли у двери салона и долго молчали.

– Ты молодец, Иден. Все просто прекрасно.

– Ты уверена?

– Абсолютно! – воскликнула Мадлен. – Это как если бы я вошла в лучший парижский дом моды. Ты уловила парижский дух. И при этом он очень… очень современный. Я не знаю ни одного модного салона в Париже, который бы выглядел так, как твой.

– В смысле?

– Строгие, смелые, чистые линии. Ни унции… какое бы слово подобрать? Хм, знаешь, когда взбиваешь яичные белки.

– Безе? – ошеломленно предложила Иди. – Пена?

– Да! В твоем салоне ничего не пенится, не переливается через край, все в меру.

Иди обожала акцент Мадлен.

– Ну, может быть, потому, что я сама такая.

– Это правда. Я так люблю тебя, Иден. И твои клиенты тоже полюбят.

Иди все еще не была в этом уверена.

– Цветовое решение?

– Ты была права. Никогда больше не буду сомневаться в твоем вкусе. Я помню, что настаивала на тропических цветах, которые сейчас в моде, но, похоже, твое сдержанное решение лучше. Как это называется?

– Монохром. – Ей пришлось повторить это, потому что Мадлен смотрела на нее с недоумением. – Я никогда не бывала в Нью-Йорке, но видела фотографии и хотела добиться этого стиля.

– Ах, в один прекрасный день мы поедем туда и отпразднуем твой триумф. А пока все просто идеально. Зеркала божественны. С ними салон кажется в два раза больше.

– Правда же? – Иди обхватила себя руками.

– Думаю, что женщины будут приходить сюда только за тем, чтобы посмотреть салон и похвастать друзьям, что они работают с самым модным дизайнером Лондона. Это смело, Иден. Я декорировала достаточно домов и знаю, что большинство таких салонов стремится создать ощущение женского будуара. Но ты… – Она покачала головой.

– Что? – спросила Иди, которая хотела услышать все.

– «Валентайн» выглядит как укромный уголок, но это уголок будущего.

– Будем надеяться, я не переборщила. Не хотелось бы отпугнуть потенциальных клиентов.