Халхин-Гол/Номонхан 1939 - Стюарт Голдмен

Во время советско-японских конфликтов 1937-39 эти две страны были противоположностями - двумя крайними вариантами борьбы за власть между военной и гражданской элитами. Таким образом, советско-японский конфликт может быть примером оценки относительной практичности военной и гражданской власти в принятии решений в ситуации ограниченной войны.

В инциденте на Амуре в 1937 СССР пытался придерживаться принципа суверенитета над островами, относительно которых проходит изменившийся главный фарватер реки, что дало Маньчжоу-Го и Японии право убедительно претендовать на острова. Этот принцип был значимым главным образом в отношении к стратегически важному острову Хэйсяцу, находившемуся поблизости от Хабаровска. Обе стороны придерживались принципа "око за око", что привело к обстрелу японцами трех советских бронекатеров 30 июня. После этого 6 июля Квантунская Армия оккупировала спорные острова в нарушение дипломатического соглашения, достигнутого днем ранее в Москве. На следующий день, 7 июля 1937 произошел инцидент на мосту Марко Поло. Узко военная оценка ситуации советским командованием требовала бы силового ответа на Амуре для поддержания советского суверенитета над островами и престижа Красной Армии. И этот советский силовой ответ на маньчжурской границе был бы одной из немногих вещей, способных отвлечь Японию от полномасштабной войны с Китаем. Политическое руководство в Москве предпочло иной курс, решив отступить на Амуре, чтобы не отвлекать Японию от эскалации войны с Китаем. Это был дальновидный расчет Сталина, благодаря которому баланс сил на Дальнем Востоке фундаментально изменился в пользу СССР.

В Японии в 1937, где военные уже захватили значительную власть, но все еще не полностью контролировали страну, эту ситуацию видели по-другому. Хотя формально Япония "выиграла" в Амурском инциденте, он выявил серьезные разногласия в отношениях между локальными и центральными военными властями. Квантунская Армия была возмущена тем, что воспринимала как вмешательство Генштаба в ее локальные полномочия - это было предвестие вражды между штабом Квантунской Армии и Генштабом, что внесет свой вклад в Номонханскую катастрофу. Еще более важно правильно интерпретировать исход Амурского инцидента. Отступление советской стороны перед японским применением силы было расценено японцами как признак слабости, проверка советских намерений и возможностей, повлиявшая на японскую политику относительно Китая после инцидента на мосту Марко Поло. Японцы сделали вывод: Советского Союза можно не бояться.

После начала войны с Китаем японские военные лидеры продемонстрировали исключительную негибкость в отношении планов против СССР. Многие полагали, что их советский противник останется таким же боязливым и нерешительным, как в начале 1930-х, несмотря на более глубокую вовлеченность Японии в войну с Китаем. Другие, лучше понимавшие, что война с Китаем истощает силы японской армии, считали, что именно поэтому Япония должна проявлять "твердость и решительность" в отношениях с Москвой, чтобы советская сторона не увидела признаков слабости. Именно относительно осторожный полковник Инада разработал план "разведки боем" силами 19-й дивизии генерала Суэтаки у Чжангуфэна, чтобы проверить намерения советской стороны перед началом японского наступления на Ухань.

В Чжангуфэнском инциденте обе стороны продемонстрировали значительную сдержанность, чтобы не допустить серьезной эскалации конфликта. Японцы воздержались от того, чтобы направить подкрепления 19-й дивизии, несмотря на ее растущие потери, а советская сторона не стала географически расширять конфликт, несмотря на то, что местность в районе Чжангуфэна была неблагоприятной для наступательных действий. Это отличный пример того, как обе стороны конфликта стараются, чтобы конфликт остался ограниченным. Но и здесь советское политическое руководство заслуживает более высокой оценки. Идея полковника Инады о "проверке намерений СССР" подвергалась критике за неудачное для этого время (значительная часть японской армии в Китае уже была задействована в Уханьской операции) и неадекватную подготовку на тот случай, если СССР на этот раз ответит крупномасштабным наступлением. Хотя местность у Чжангуфэна благоприятствовала оборонительным действиям генерала Суэтаки, общая стратегическая обстановка была не в пользу Японии, что, вероятно, понимали в Москве. Советская сторона более точно оценила ситуацию, и приложила лишь столько военных усилий, сколько требовалось, чтобы заставить японцев отступить, но не столько, чтобы заставить их попытаться заключить перемирие с Чан Кайши и перебросить все силы против СССР.

Год спустя, во время Номонханского инцидента, в политике Токио уже полностью господствовали военные. В ходе этой четырехмесячной ограниченной войны, случившейся в период дипломатического кризиса в Европе, превосходство советского политического руководства над японским военным руководством проявилось наиболее решительно. В мае и июне 1939 центральные власти в Токио, занятые войной в Китае, мало уделяли внимания Номонханскому конфликту, оставив его на усмотрение Квантунской Армии. В Москве же пристальное внимание к инциденту было проявлено на высшем уровне уже на третью неделю конфликта.

От начала и до конца командование Квантунской Армии рассматривало Номонханский инцидент как изолированное событие, потенциально опасную советскую провокацию, которую лучше придушить в зародыше. Когда Квантунская Армия попыталась достигнуть "локального решения", оно заключалось в том, чтобы уничтожить силы противника в районе пограничного инцидента, решив тем самым проблему. Решившись на эскалацию масштабов и интенсивности конфликта, командование Квантунской Армии было почти до грани одержимости озабочено вопросами чести и престижа, абсолютно не замечая международного аспекта проблемы. В штабе Квантунской Армии не смогли даже провести более масштабную оценку ситуации, в которой стала бы очевидна стратегическая слабость Японии в противостоянии с СССР. Вместо этого штабные офицеры Квантунской Армии, продемонстрировав чрезвычайную узость мышления, сосредоточились на Халхе, не замечая иных факторов, которые в конечном счете сокрушили их. В ходе этого кризиса политические власти в Токио не могли, а военные не хотели установить эффективный контроль над действиями Квантунской Армии, пока не стало слишком поздно.

Но советское политическое руководство, хорошо помня высказывание Клаузевица о том, что война есть продолжение политики иными средствами, понимало, что военную проблему Номонхана лучше решать в наиболее широком контексте. Советские военные действия были скоординированы с действиями политическими и подчинены им. Расчет времени был отличным, так что августовское наступление Жукова имело двойной успешный эффект. И даже в момент победы политическое руководство полностью сохраняло контроль над Красной Армией. Не было опьянения победой, ни попыток развить наступление дальше, ни мстительного - и с военной точки зрения, возможно, оправданного - преследования разбитых японских войск на маньчжурской территории. Вместо этого 1-я армейская группа Жукова остановилась на границе, на которую претендовала МНР. Полковник Инада в связи с этим отметил: "Квантунская Армия объявила своей политикой "не вторгаться и не допускать вторжения", но фактически более последовательно этого принципа придерживался Советский Союз. Можно сказать, несмотря на то, что они наши враги, их сдержанность достойна похвалы".

Цудзи Масанобу в 1950, лишь спустя несколько месяцев после того, как получил амнистию за военные преступления, предложил следующее объяснение - наполовину