Огни святого Эльма - Владимир Евгеньев

— Да, сейчас картины господина Рембрандта продаются за очень хорошие деньги, — заметил Франс.

— Да, — сказала вдова. — Этот странный незнакомец выглядел точно как на портрете, только лет на двадцать старше. То же лицо, те же глаза. Что же это такое?

А в это время вернулись племянники.

— Ну что? — спросила она у них.

— Неизвестный господин шел очень быстро, нам было его не догнать, — ответил маленький Адам. — Потом он прибежал на пристань и исчез в тумане.

— Вы что? — строго сказал им дедушка. — Какой сейчас туман?

— Ну, там было такое облако, как туман. Мы побоялись идти туда. Там слышались какие-то голоса.

Филипп устало протер глаза. Иногда он видел будто наяву сцены из прошлого и не только те, в которых участвовал сам. И, обретая загадочную проницательность, капитан понимал своих потомков, людей другого времени, их жизнь. «Что это? Озарение свыше? Господь услышал мою молитву, в которой я просил увидеть своих потомков? Или дьявол показал их мне, чтобы еще больше расстроить? Или это какая-то загадка моей души? Не знаю. Ведь я давно перестал быть таким как все. И в сознании обычного человека не меньше тайн, чем на далеких неизведанных звездах и планетах. Люди нередко сами удивляются своим поступкам, мыслям и мечтам. Зачем? Почему? Откуда у меня такие странные мысли? Как это получилась? Мы смотрим на то, что совершили, как маленький ребенок глядит на сломанную им дорогую игрушку или прекрасный замок, построенный изо льда, и не верит, что это он, именно он это сделал. То, что, казалось бы, должно радовать нередко огорчает и наоборот. А что говорить обо мне? По-моему, я давно перестал быть человеком. Я, скорее, дьявол, дух или призрак. Наши души живут по странным необъяснимым законам, также как и весь этот мир.

Почему на нашей земле столько страданий, унижений и зла? Они выпадают на долю каждого человека без исключения. И мало кому удается пройти через все это и не сломаться. А если кто-то и смог это сделать, он все равно часто озлобляется, память не дает ему покоя, и он начинает ломать судьбы других людей. Господи, почему ты не уничтожишь зло, если Ты есть? Хотя это зло в нас, оно в каждом из нас. Мы не хотим расстаться с этим разрушительным началом, оно нам нравится, чем-то неодолимо влечет к себе, как красота порочной женщины. Да и что есть зло? Оно ничто. Противоположность добра. У него нет сущности. Оно прячется под разными яркими и бледными строгими и улыбчивыми масками. Сколько таких мрачных мыслей я передумал во время этих бесконечных штормов. Как бы я хотел снова вернуться к моей милой Эльзе! Я бы дорожил каждым часом, проведенным с ней, и наша жизнь стала бы раем.» Думая об этом, капитан погрузился в крепкий сон без сновидений. Все-таки от этих воспоминаний ему стало лучше и отчаяние временно отступило.

А в это время Соня сидела с Элаем в каюте для пассажиров. София чувствовала себя плохо, она была очень подавлена.

— Это опять было какое-то чудо, корабль застрял во льдах, но ни одна льдина не протаранила дно, — сказал ее возлюбленный.

— Да, я давно заметила, что наша жизнь полна чудес, — грустно улыбнулась София.

— Соня, ты зря так расстраиваешься из-за своих ошибок и казнишь себя. Честно говоря, меня очень злит твое постоянное плохое настроение, но я стараюсь не подавать виду, хотя это и непросто. Я злюсь и на себя тоже, потому что не знаю, как тебе помочь. Я в детстве жил в католическом монастыре, но тогда в нашей стране был очень распространен кальвинизм. Кальвин учил, что жизнь человека предопределена от Бога, свободной воли нет. Мне кажется, это не совсем так. Но все-таки наши ошибки и заблуждения во многом определяются средой, обстоятельствами. Мы думаем, что все решаем сами, а на самом деле наши мысли, желания, чувства и поступки во многом следствие совокупности внешних влияний.

— Да, мы все загружены в матрицу, — добавила Соня.

— Куда, куда загружены?

— Неважно, фильм есть такой.

— Да, фильмы это здорово, кинематограф настоящее чудо, на одной из остановок лет тридцать назад мне посчастливилось попасть в кино.

— Не знаю, меня уже ничего не радует, ни на корабле, ни в моем прошлом.

— А как же наша любовь?

— Любовь это все-таки не вся жизнь, а больше у меня ничего нет, — грустно сказала Соня.

— Так что же тебе нужно? — спросил Элай.

— В том то и проблема, что я не знаю, от этого тревога и тоска, — ответила София. — Моя психотерапевт говорила, что это называется поиском себя, у всех людей в юности наступает такой этап, который надо пройти. Но мне кажется, такая тоска преследует всех людей, не зря же говорят о сплине, о вселенской грусти. Думаю, во многом от этой неясной, жестокой, терзающей душу печали люди начинают пить и принимать наркотики.

— Да, в жизни очень много грусти, горя и тоски, бесконечно много, — ответил Элай и, взрослея, человек понимает это. — Я не знаю, что с этим делать, скорее всего, нужно как-то попытаться сделать свою жизнь радостной, не с помощью исключительно алкоголя, конечно, но на нашем корабле это невозможно. Думаю, если бы проклятие было снято, я бы что-нибудь придумал.

— Что?

— Может быть, исполнял бы песни, писал музыку, только это у меня хорошо получается, кроме лазанья по мачтам. Но парусники больше не строят.

— Ну, если бы ты стал известным и богатым певцом и композитором, это избавило бы тебя от тоски.

— Я не уверен в этом. Разве обеспеченные люди свободны от печали? В богачах, которые приходили к нам в монастырь, я никогда не замечал жизнерадостного веселья. По-моему вселенская грусть даже давит на них сильнее, чем на всех остальных, — грустно улыбнулся Элай.

— Да, некоторых это тоска просто сводит с ума. Моя психотерапевт говорила, что у меня пограничное состояние психики. Не пугайся, но это значит, что я иногда нахожусь на грани безумия.

— А разве мы все не совершаем иногда безрассудные, непонятные нам самим поступки? — спросил Элай. — В этом мире сохранить рассудок очень трудно. Люди одурманивают себя алкоголем, наркотиками, случайными связями, чтобы забыть про ужас, боль, несправедливость, жестокость этого извращенного, сводящего с ума кошмара, который мы называем жизнью.

— Извращенного кошмара? А ведь кто-то недавно говорил, что жизнь прекрасна, — сказала Соня, проведя рукой по лицу Элая, будто она хотела смахнуть с него что-то.

— Ну да, с другой стороны, она прекрасна, ведь кроме ночи есть еще и день, кроме арктических льдов есть Канарские острова, кроме штормов на море бывает штиль.

— Ну да, все это понимают, я сама не так давно говорила, что на земле так много горя и, тем не менее, жизнь так хороша. Но в минуты тоски и мрачного настроения меня это не утешает. И все-таки с тобой я почему-то стала спокойнее, ты мне очень помогаешь, — сказала София. — Я устала и хочу спать.

— Я люблю тебя, — прошептал Элай, и Соня уснула у него на плече. Плавание продолжилось еще несколько дней без особых приключений.