"Гнуснейшие из гнусных" - Ежи Климковский

31 июля 1942 года по взаимному согласию польской и советской сторон было созвано совещание, на котором были установлены окончательные условия эвакуации: решены вопросы передачи имущества, определены количество людей, подлежащих эвакуации, время и способ их отправки и прочее.

Не буду описывать весь ход совещания, остановлюсь лишь на самых важных моментах.

Вот что было сказано в самом начале протокола:

«В соответствии с постановлением Советского правительства, решившего удовлетворить просьбу командующего Польскими вооруженными силами в СССР генерала Андерса об эвакуации Польских воинских частей из СССР, эвакуации подлежат все без исключения соединения, части, подразделения и все солдаты Польских вооруженных сил в СССР, равно как и члены семей военнослужащих в количестве 20–25 тыс. человек, а всего, считая солдат и членов их семей, 70 тыс. человек».

Словом, вторично было подтверждено и самим Андерсом подписано, что эвакуация производится лишь по его личной просьбе. Позже (протокол был скреплен подписями всех участников совещания) этот пункт был скрыт от Сикорского Андерсом и Котом.

Как явствует из протокола, в ходе дальнейшей дискуссии Андерс, желая сохранить хотя бы некоторую видимость приличия, обратился с просьбой разрешить ему оставить в Советском Союзе для проведения дальнейшего призыва в Польскую армию небольшой штаб, на что получил совершенно ясный и недвусмысленный ответ:

«Представитель правительства СССР заявляет, что такая просьба не может быть удовлетворена, ибо правительство Польши, вопреки договору между СССР и Польшей, не считает возможным использовать на советско-германском фронте польские части, сформированные в СССР. Поэтому Советское правительство не может дать своего согласия на дальнейшее формирование в СССР польских частей…»

Итак, Лидере взял на себя также смелость заявить, что «правительство Польши вопреки договору… не считает возможным использовать на советско-германском фронте польские части, сформированные в СССР».

Подписывая этот пункт, наш командующий тем самым шел на сознательный срыв договора, заключенного между двумя правительствами. Он мог еще в момент подписания протокола не согласиться с такой формулировкой и заявить: «Если вопрос ставится так, то мы остаемся в Советском Союзе и идем на фронт». Но это противоречило бы тому, что он обещал англичанам, и он решил, что лучше принять на себя всю ответственность за срыв договора, чем «обмануть возлагаемые на него англичанами надежды», как он сам говорил.

Затем было согласовано, что эвакуация будет осуществлена в период с 5 по 25 августа. Планы перевозки по железной дороге и морским транспортом были разработаны офицерами связи Советской Армии при штабе и представлены нам для согласования.

Далее Андерс заверил, что тотчас по приезде в Пехлеви части перейдут в распоряжение английских властей, с которыми имеется на сей счет полная договоренность.

На этом в основном и закончились переговоры об эвакуации. В числе прочих были затронуты также вопросы хозяйственные — о передаче имущества и т. п. Необходимо подчеркнуть, что Андерс по собственной инициативе предложил передать в распоряжение советских властей излишек английского обмундирования, который имелся в Польской армии и составлял около тридцати тысяч комплектов. Это, однако, не помешало ему впоследствии распространять версию, будто обмундирование самовольно задержал Берлинг.

Переброска войск в Иран, продолжавшаяся около двух недель, проходила нормально. Еще в самом начале эвакуации прошел слух, что эта эвакуация — последняя и следствием ее явится срыв условий договора между нами и Советским Союзом. Андерс испугался волнений среди солдат и несколько раз выступил в частях, заявив, что призыв в армию будет продолжаться и предстоит еще одна эвакуация. Это, конечно, был обман, рассчитанный лишь на успокоение солдат.

Тем временем эвакуация польских войск шла полным ходом. Главной базой эвакуации в Красноводске продолжал руководить по поручению польского командования Зигмунт Берлинг.

Почти ежедневно несколько тыс. польских солдат грузились на предоставленные Каспийской военной флотилией корабли, которые доставляли их в иранский порт Пехлеви, где уже действовали лагеря под английской опекой.

* * *

Примерно 10 августа в Москву для переговоров с Советским правительством прибыл Уинстон Черчилль в сопровождении начальника имперского генерального штаба Алана Брука и генерала Уэйвелла.

Премьер Черчилль хотел также встретиться с Андерсом и с этой целью пригласил его в Москву. 12 августа мы вылетели из Ташкента в Москву, где остановились, как и в предыдущий приезд, в гостинице «Националь».

В это время отношения между нашим штабом и советскими офицерами связи уже были прохладными, но внешне вполне корректными. Поддерживались лишь необходимые контакты — и только официально. Находясь в Москве, Андерс ни с кем из представителей советских властей не разговаривал, да, собственно, и говорить ему было не о чем. Все было кончено. Никто его не встречал и никто не провожал.

Черчилль тоже не имел времени для беседы, так как был целиком поглощен переговорами с Советским правительством. Два-три раза Андерсу удалось побеседовать лишь с английским послом Керром, жившим рядом с нами, и однажды — с фельдмаршалом Бруком и генералом Уэйвеллом. Разговоры касались главным образом возможностей сопротивления советских войск на фронте. Польские дела не затрагивались, лишь один раз Брук спросил, как идет эвакуация, когда закончится и когда солдаты смогут быть готовы к боевым действиям. Андерс заявил, что эвакуация проходит четко, никаких задержек нет, а солдаты будут готовы к боям, как только получат оружие и освоят его.

Черчилль назначил Андерсу аудиенцию на последний день своего пребывания в Москве. Андерс ожидал его с семи часов вечера до трех часов утра. Черчилль вернулся из Кремля очень усталый, но довольный. Было заметно, что переговоры закончились успешно. В шесть часов этого же утра Черчилль должен был вылететь в Каир.

Поздоровавшись, Черчилль сразу же заявил, что глубоко сожалеет, но не располагает временем для беседы с генералом Андерсом. Все же несколько минут он нам уделил. Но это была не полноценная встреча, а лишь беглый обмен фразами. В помещении в течение всей аудиенции без конца сновали какие-то офицеры — английские и американские.

В разговоре Черчилль совершенно не интересовался польскими делами. Он хотел лишь узнать, как Андерс оценивает Советскую Армию и военный потенциал Советского Союза.

Андерс же к этой теме не был подготовлен, так как полагал, что речь пойдет лишь о Польской армии и намечаемом ее использовании. Поэтому на задаваемые вопросы не мог дать сколько-нибудь вразумительного ответа, никаких цифр не приводил, ибо ничего не знал о положении ни на фронте, ни в тылу. Английского премьера особенно интересовали бои на подступах к Волге и Кавказу, но Андерс ничего о них сказать не мог, кроме того, что они идут.

Черчилль был поражен полным невежеством Андерса в этих вопросах. Общая оценка, какую давал Андерс боеспособности Советского Союза, была весьма отрицательной. Однако Черчилля не интересовала общая оценка, тем более что он с нею не соглашался, а голословные утверждения его не удовлетворяла Поэтому он очень скоро прервал разговор и на прощанье пригласил Андерса в Каир, где, как он сказал, представится возможность поговорить более обстоятельно[72].