Найти Элизабет - Эмма Хили

Нам машет какой-то мужчина, худощавый и, на мой взгляд, слишком хрупкий и неустойчивый. Поначалу мне кажется, что он стоит, покачиваясь, на одной тоненькой ножке, но потом до меня доходит, что это одно из приспособлений для передвижения с двумя колесами и с ручками. Но не тачка. Мы нагоняем его и проезжаем совсем близко. На какое-то мгновение у меня возникает ощущение, что мы собьем его, еще чуть-чуть – и он полетит кувырком вниз. У меня внутри все сжимается от страха.

– Хелен! – говорю я. – Ты чуть не сбила его!

– Ну что ты, мама!

– На самом деле. Ты чуть было его не задела. Тебе следует быть осторожнее. Ты же могла убить этого человека.

– Да, я все прекрасно понимаю, но я проехала довольно далеко от него.

– Ту несчастную женщину сбили прямо перед нашим домом. Когда это случилось?

– Не знаю. Я не понимаю, о ком ты говоришь.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Она стояла над моей кроватью, а потом побежала вниз по лестнице, и ты сбила ее с ног, чтобы она больше никогда не вернулась.

– Я никогда никого не сбивала с ног.

– Ну, я не знаю. Тогда я была не в машине.

Я была в комнате Дугласа и слушала «Арию с шампанским» из «Дон Жуана» Моцарта.

Резкий скрежет автомобильных тормозов почти заглушил густой бас Эцио Пинцы, затем послышался голос моей матери. Выбегая из комнаты Дугласа, я не могла разобрать слов, но бросилась на улицу – туда, откуда доносились крики, и увидела чье-то тело, лежащее посередине дороги. Это была сумасшедшая. Она лежала на земле, вокруг ее головы растеклась лужа крови. Руки и ноги были повернуты под каким-то странным углом. Мама опустилась на колени рядом с ней. Миссис Уиннерс, должно быть, тоже услышала шум, так как мы с ней оказались на улице практически одновременно. Она сразу же вернулась домой, чтобы позвонить по телефону и вызвать «Скорую помощь», а меня мама послала за простынями, чтобы прикрыть изуродованные ноги.

После этого я больше не знала, что мне делать; присела рядом с мамой и взяла сумасшедшую за руку. Глаза у нее вращались, и она что-то шептала, но я не могла ничего разобрать. Теперь, когда она лежала такая маленькая и скорченная на асфальте, она больше уже не казалась отвратительной и жуткой, как раньше. Запаха лакрицы не чувствовалось, и с ней не было даже ее зонтика. Вокруг были разбросаны кусочки различных растений – то, что она держала в руках перед тем, как упала: очищенные от коры веточки боярышника, красные цветки настурции, листья вероники и одуванчика, жимолости и мелиссы. Они валялись вокруг, делая ее похожей на состарившуюся Офелию, которая перепутала реку с дорогой.

– Вот посмотрите, она это все ест, – сказала миссис Уиннерс. – Листья одуванчика, настурцию. Делала салаты. Не такая уж кретинка, как можно подумать.

Когда я стала собирать листья и цветы, сумасшедшая издала резкий и пронзительный возглас, исходивший из самых глубин гортани. Мама наклонилась к ней поближе, чтобы попытаться расслышать, что она бормочет. Безумная, не сводя с меня глаз, нащупала мою руку и сунула что-то мне в ладонь. Я покорно приняла дар, чувствуя, что вещь, очутившаяся у меня в ладони, маленькая, изящная и приятная на ощупь, но не стала смотреть, что это такое.

– Ктознает? – переспросила мама, пытаясь понять смысл произносившихся шепотом слов. – Чтоони знают?

Но ей так ничего и не удалось разобрать, и потому мы продолжали попытки на свой лад успокоить несчастную. Миссис Уиннерс расхаживала взад и вперед с вопросом, куда же запропастилась «Скорая помощь» и не следует ли снова позвонить.

– Как ты думаешь, сколько ей лет? – спросила мама, поправляя простыню, чтобы та не причиняла неудобства искалеченной женщине.

Я ответила, что не знаю и что вряд ли это имеет какое-то значение.

– Наверное, ты права. Только вот я вижу, что она моложе, чем я думала. Вполне возможно, что она даже моя ровесница.

К тому времени, когда приехала «Скорая помощь», бормотание сумасшедшей прекратилось. Ее рот приоткрылся и щеки ввалились. Было мгновение, когда казалось, что она вот-вот придет в себя. Она задвигала челюстью, как будто пытаясь что-то произнести. И тут из уголка рта у нее потекла струйка крови, и она как будто застыла.

– Она умерла у меня на руках, – проговорила мама, когда врачи пытались переложить маленькую фигурку, все еще завернутую в нашу простыню, на носилки.

Несколько минут мы все смотрели на дорогу, хотя она уже давно была пуста. Первой из нас стряхнула с себя оцепенение миссис Уиннерс. Она потерла руки, глянула на небо, будто спрашивая, не будет ли дождя, и через какое-то время пригласила всех нас к себе на чашку чая.

– Рано или поздно это должно было случиться, – произнесла она, усаживая нас в своей комнате. – Она постоянно выбегала на дорогу. Выскакивала перед самым автобусом.

– Ее сбил не автобус, – возразила мама, – а «моррис».

Миссис Уиннерс заметила, что не видит существенной разницы. Она зажгла небольшую электроплитку и, перед тем как разлить чай, набросила шаль на плечи маме. И тут только я увидела, что та дрожит. Я спросила ее, в чем дело, но миссис Уиннерс скорчила многозначительную гримасу, покачала головой и приказала мне замолчать.

– Что это у тебя там? – спросила она, кивнув на мой сжатый кулак.

Я поставила чашку на стол и наконец-таки разжала кулак, в котором держала подарок безумной женщины. Это был цветок кабачка, сухой, увядший и уже рассыпающийся, похожий по форме на трубу старого граммофона.

– От той женщины? Судя по виду, цветок кабачка. Истинное сокровище. И зачем же она тебе его дала?

– Цветы кабачков съедобны. Так же, как настурции. Но я думаю, что она дала его мне потому, что выкопала кабачки в саду одного садовника-любителя, – попыталась объяснить я. – Однажды он чуть не застал ее за этим занятием. Она выкапывала их, как раз когда я проходила мимо. И она знала, что я ее видела.

Я вспомнила, как тот человек в темноте звал на выручку своих соседей и ощупывал камешки наверху забора.

– И что же, таким способом она захотела признаться в содеянном? Ну, уж точно у нее были не все дома!.. О нет, нельзя плохо говорить о покойниках. По крайней мере, по-своему она была честной. Да я и сама неравнодушна к кабачкам.

– Их помогал сажать Фрэнк, – заметила я, обращаясь к маме и полагая, что она может как-то отреагировать, если этот факт имел для нее значение. Но мама только кивнула и прошептала, поглаживая теплую чашку, но не притрагиваясь к чаю:

– Бедная женщина… Она рассказывала о своей дочери. Она говорила мне, что мы обе потеряли наших девочек. Я думаю, что она имела в виду Сьюки. Вряд ли ей что-то было известно обо мне. Ведь она мало что по-настоящему понимала. Но она часто говорила о наших девочках.

– По-моему, это просто обычный бред, – заметила миссис Уиннерс.

– Нет, – отозвалась мама. – Она знала, кто я такая.