Граф Аверин. Колдун Российской империи - Виктор Фламмер (Дашкевич)

Марина замолкла на полуслове и, едва сдерживая рыдания, рухнула на колени.

Аверин посмотрел на бабушку. Та отвернулась. Потом на Марину.

— Так. Мне всё это уже надоело.

Он надел кольцо на палец и сжал кулак.

— Марина. Встань и расскажи всё, что хотела.

Марина поднялась с пола неуклюже, как марионетка.

— Это кольцо… Меня сейчас стошнит, — сдавлено проговорил Василь и зажал рот ладонью.

— Маша тут ни при чем. Ни при чем! — проговорила Марина, захлебываясь слезами. — Это я… это всё я.

Она шмыгала носом, пытаясь взять себя в руки, а потом заговорила:

— Я не хотела, честное слово, я не хотела никого убивать. Я просто хотела сбежать и стать свободной. Я столько раз умоляла матушку отпустить меня! Но она сказала, что отпустит, как только возьмет на руки своего внука. Внука! Понимаете? Не важно, кто будет отцом! Я уже тогда задумалась, но было слишком страшно, если бы матушка прознала… Поэтому я решила украсть кольцо, и несколько лет назад мне это удалось. Мы с сестрой нашли колдуна, который оказывал всякие… ну, услуги. Я хотела отнести ему кольцо, может, он смог бы снять с меня заклятие. Но он взял и утонул на рыбалке. А матушка хватилась кольца. И отняла его у меня. И после этого всегда носила с собой. Никакой настойки мне Маша не давала, аконита я нарвала на берегу и просто накрошила в бочку. Я не хотела убивать. Я хотела, чтобы матушка заболела и приехала сюда прощаться, с кольцом. Здесь его было легче украсть, чем в ските. Тем более, если бы она болела. Когда она приехала, я снова стояла перед ней на коленях, умоляла отпустить меня. Но она свой приказ не изменила. А потом приехали вы, и я попыталась вас опоить. А когда поняла, что ничего не вышло, от отчаяния решилась на страшное. Взяла настойку в комнате Маши и принесла ее матушке утром, сказав, что это хреновуха. Она выпила настойку, и ей сразу стало плохо. Я убежала через окно. Я думала, когда… когда она умрет, кольцо найдется. И я смогу убежать. Найти колдуна, чтобы он освободил меня. Не стала бы я опаивать Вазилиса Аркадьевича! Я бы ушла навсегда. Я не могу уже больше жить среди людей.

— Бабушка, это правда? — воскликнул Василь. — Маша? Гера?!

Бабушка медленно повернулась:

— Мне и правда следовало умереть, — тихо сказала она.

Василь отшвырнул от себя тарелку, она со звоном грохнулась на пол.

— А знаешь, Гера. Маша была права. Ты приносишь только беды.

Он выскочил в коридор. Где-то хлопнула дверь.

— Надеюсь, теперь ты доволен, — покачала головой бабушка.

А Мария уронила голову на стол и зарыдала.

— Ка-а-р-р, — послышалось с улицы.

Аверин оглянулся — на карнизе открытого окна сидела галка. Вероятно, Кузе удалось удрать от детей, и он подслушал разговор. Что же, не стоило его за это осуждать, див принял живейшее участие в расследовании и наверняка побыстрее хотел узнать, что произошло.

Но внимание он привлек не поэтому. Аверин подошел к окну и увидел, что во двор дома въезжает машина.

Когда она остановилась, с водительского места вышел человек в рясе — священник из местного храма, который на днях исповедовал бабушку. Анонимус придержал дверцу, помогая ему.

Из противоположной двери выбралась монашка. Фамильяр не только не помог ей, но и отошел на пару шагов, как будто не хотел соприкасаться.

«Див. Из скита», — догадался Аверин. И вопросительно посмотрел на бабушку:

— Кто это и зачем здесь?

Бабушка поднялась со своего кресла:

— Та, кто будет защищать этот дом, когда ты его покинешь. Я вызвала ее сегодня утром, сразу как встала.

— Она одна здесь? И с чего вы взяли, что дому вообще нужна защита? — поинтересовался Аверин.

— Вы с Анонимусом орали рядом с моей комнатой так, что невозможно было не услышать. И нет. Кто бы ни был тот див, который прятался в парке, я не имею к нему отношения. А то знаю я, ты сейчас начнешь всех собак вешать на меня.

Она удалилась, прошествовав мимо Аверина с высоко поднятой головой.

Аверин посмотрел на Кузю.

— Ну что же. Мне пора уехать отсюда. Кузя, иди за мной. И, — он повернулся к Марине, — ты тоже собирайся. У тебя есть немного времени, чтобы попрощаться с детьми и сестрой.

— Мне какие вещи брать? Теплые? — шмыгнув носом, спросила Марина.

— Не надо ничего. Я буду ждать тебя у машины.

Он пошел к выходу из столовой.

— Подождите. Да подождите же! — Мария выскочила из-за стола, догнала его и вцепилась в руку: — Мне нужно поговорить с вами. Сказать вам кое-что. Важное.

— Хорошо. Тогда пойдемте в мою комнату.

Когда он закрыл дверь, Мария некоторое время молча смотрела в окно на играющих детей, потом повернулась и медленно проговорила:

— Я должна вам рассказать…

— Подождите, — перебил ее Аверин, — сначала ответьте мне на вопрос. Вы любите моего брата?

— Да, конечно, но…

— Никаких «но», — он поднял руку, — я хочу точно знать, любите ли вы его искренне или просто верны ему под действием заклятия.

— Я люблю Василя! У нас трое замечательных детей! И я… я полюбила его еще до свадьбы. Ваш брат — самый добрый и благородный человек на свете. Еще тогда я уже носила ребенка…

— Я знаю. Поэтому я не почувствовал в вас того, что ощутил в Марине. Честно скажу, это ощущение, именно оно отвратило меня от нее. Но речь не обо мне. Если вы любите брата и не хотите ломать ему жизнь, просто молчите. Я не желаю знать того, что вы хотите мне рассказать.

Она шагнула к нему и внезапно опустилась на колени, заламывая руки:

— Гермес Аркадьевич! Марина не должна попасть в тюрьму! Она умрет там! Лучше уж я, я просто женщина!

— …И жена моего брата. Вот чего нам только не хватало, так это скандала и позора. Ради детей и своего мужа — не играйте в благородство и не делайте глупостей. Просто доверьтесь мне.

На ее лице засветилась надежда.

— Я… вам верю, — она поднялась и направилась к двери. — Простите меня. Я должна поговорить с мужем.

Аверин проводил ее взглядом. Потом обернулся к Кузе.

— «Монашка»