В плену снов - Питер Джеймс

Она снова посмотрела на Ричарда, наблюдая за ним влажными испуганными глазами. Он присел рядом с ней и взял за руку.

– Я подам иск на этих проклятых строителей.

Она покачала головой, медленно и осторожно.

– Это… это не их вина…

– Но леса отошли от стены. Они могли рухнуть на кого-нибудь и убить.

– Ники не должен был…

– Леса предназначены для того, чтобы лазить по ним. Они для этого и существуют. – Он презрительно фыркнул. – Как ты себя чувствуешь?

– Голова болит.

– Они считают, что у тебя трещина в черепе.

– А как твоя встреча с…

– Отлично. И все будет отлично.

Она сжала его руку.

– Это хорошая больница, – сказал он. – Они хотят подержать тут тебя эту ночь. Врач говорит, что утром ты сможешь уйти.

– Сегодня воскресенье, ведь так?

– Да.

– Утром у меня назначена встреча.

– Я позвоню Кену. Врач считает, ты должна посидеть дома денек-другой.

– Кен в отъезде. Ты не мог бы позвонить Клэр? Передай ей… или Люси…

– Ну, разумеется.

– А что там за дверью, папочка?

– Там коридор, тигренок. Мы же из него и вошли.

Ники наклонился над постелью:

– Извини меня, мамочка.

Она улыбнулась ему. Его глаза были еще красными от слез.

– Поцелуй мамочку.

Он наклонился и испуганно клюнул ее в щеку, боясь поцеловать сильнее, чтобы ненароком не причинить боль.

– Я же только полез посмотреть, нет ли там какого-нибудь гнезда…

– Ну и нашел его?

– Нет. А ты сейчас поедешь домой?

– Завтра.

– Ой. А мы не можем с тобой остаться?

– Сегодня вечером ты побудешь с папой.

Он потихоньку отошел от постели.

– Я тут хочу поглядеть…

– Не выходи туда, тигренок, – сказал Ричард.

– Да я же не уйду далеко.

Она услышала, как дверь открылась и закрылась, и заметила, что Ричард гладит ее руку. Он наклонился к ней немного и заговорил тихо, будто опасаясь, что его подслушивают:

– Таракашечка, я должен съездить в Швейцарию по делам… в Монтре. Я вот подумал, что, может быть, и тебе захочется съездить. Мы бы могли поехать в Зерматт, покататься несколько дней на лыжах.

Зерматт. Они ездили в Зерматт на первое Рождество после того, как поженились.

– Я должен ехать на следующей неделе или что-то около этого. Может быть, на следующие выходные.

Она внимательно посмотрела в его обеспокоенные глаза:

– А что ты должен делать?

Он нервно поглядел по сторонам:

– Да у меня там в одном банке припрятано немного деньжат. Я хочу удостовериться, что там все надежно, на тот случай, если дела пойдут неважно… ну, удостовериться, что мы сможем продолжать оплачивать закладную и школу Ники.

– Я ведь тоже работаю, и если что-нибудь…

– Да-да, я понимаю, но нет никакого смысла…

– Ричард, а у тебя в Швейцарии нет ничего противозаконного?

– Нет-нет, там все в порядке. Андреас во всем уже разобрался. Я только должен действовать чуточку поживее, пока не…

– Пока что?

Он пожал плечами:

– Ну, я не знаю. Толком никто не знает. У полиции уйдет некоторое время на то, чтобы разобраться во всем. Они там трясут всю лавочку. И у Арчи вот тоже делали обыск. Это может протянуться несколько месяцев, а может, всего недели две.

– А чем все это грозит тебе?

Он поднялся с постели и подошел к окну.

– Да ничего серьезного, – уклончиво ответил он. – Ну, вкатят штраф или что-нибудь в этом роде.

– Этот инспектор… Мильтон… все время давал понять, что в тюремной камере ты не будешь таким оптимистом.

– Любят они попугать, только и всего. Болтают много. Этот тип прямо рта не закрывал.

– Да, он был невыносим.

Ричард снова подошел к ней и присел на кровать. Теперь она окончательно проснулась, но голова чертовски болела, и в душе царило полное смятение. Ей было жаль его, впервые по-настоящему жаль с тех пор, как она вернулась домой и обнаружила там полицию. Но сквозь жалость к Ричарду пробивалось горестное и мучительное раздумье. Господи, ведь все было отлично, пока не… пока не появилась эта шлюшка?! Пока ей не приснился сон про катастрофу с самолетом? Казалось, что все рушится вокруг нее.

Вроде тех лесов.

– Как думаешь, ты сможешь вырваться на несколько дней? – спросил Ричард.

– Надо посмотреть, что у меня намечено, но моя записная книжка дома.

– Было бы здорово, если бы ты поехала.

Ричард и Ники оставались с нею, пока она не поужинала и не вошла медсестра, которая принесла ей пилюлю для сна.

– Я так измучена, – сказала Сэм, – что засну без всяких таблеток.

Однако она все-таки приняла эту пилюлю и вдруг почувствовала себя лучше, почувствовала какой-то странный прилив возбуждения.

И надежды.

Ответы. Ведь есть же ответы. Ответы на то, почему все это происходит. Надо только оказаться в нужном месте, только и всего, отыскать потайную кнопочку или, быть может, некое магическое кодовое слово. Убирайся вон, Слайдер, я тебе приказываю! Проваливай в свою преисподнюю, зверь ты вонючий. Уползай с позором и чтоб даже тени твоей не было на моем пороге. Ты, проклятое, вонючее исчадие тьмы.

Прочь, прочь, гадкая мразь!

Что это, черт подери, за таблетка, если она одновременно испытывает разбитость и эйфорию. И вдруг гигантская волна усталости подхватила ее, потащила, а потом мягко опустила на спину.

Сэм спала.

Они продержали ее в больнице до конца понедельника, вечером Ричард забрал ее и отвез в Лондон. Она явилась в контору во вторник с тупой головной болью. Когда она вошла, Клэр подняла на нее взгляд. «Это уже нечто, – подумала Сэм. – Клэр соизволила поднять взгляд, какой прогресс!»

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовалась Клэр.

– Нормально, – ответила она.

Ей хотелось, чтобы Кен был на работе, а не на съемках в Испании, тогда она могла бы пойти к нему и рассказать о своих маленьких чувствительных антеннах, таких чувствительных, что даже чересчур. Она села за свой письменный стол и взяла из стопки верхнее письмо.

В нем оказалась коротенькая, но очень учтивая записка секретаря Королевской эскадры яхт: