Обожжённая душа - Властелина Богатова

— Главное, передай, — сказа Пребран, ударив пятками ярившегося в нетерпении мерина, рвавшегося пуститься по просторам.

Тот всхрапнул, бросился в галоп с места, и уже через долю мгновения спящая деревня осталась позади. На открытом просторе свирепый, что молодой жеребец, встречный ветер стегал по лицу, и как бы ни прятался Пребран за мех ворота, тут же сковало его в морозный панцирь, а взвивавшаяся под копытами снежная, колючая крупа забиралась за ворот, царапая кожу. Утро с таким же дерзновением разгоралось, как и неутомимый бег коня. Не покидало беспокойство, предчувствие чего-то неопределённого. В пылу и горячке сумел он много чего наворотить, и билось в грудь одно — сожаление. Не нужно было оставлять её одну. И теперь обрушивал на себя лавину гнева за то, что сразу не настоял. Всё ничтожные опасения, всё задетое самолюбие.

***

Даромила спать не ложилась, выжидая, когда стемнеет, чтобы покинуть острог тихо, не тревожа никого. Уйти в какую-нибудь глухую деревню, где бы её никто не узнал, перезимовать, а там и дальше можно думать, куда идти и что делать, но одно она знала твёрдо, что уйти ей нужно как можно дальше от Оруши и забыть, кто она, забыть прошлое и заново всё начать, если, дай Боги, всё получится.

Божана неторопливо складывала вещи, только изредка бросала на взволнованную княгиню тихие взгляды, полные негодования, но ничего не говорила, зная, что если поперёк пойдёт, то только хуже сделает. И когда немногие вещи были собраны, а всё прибрано, женщины сели за стол перед лучиной, каждая погрузившись в свои мысли. Хотя Даромиле оставаться наедине со своими думами было невыносимо. Всё внутри переворачивалось, стоило только подумать о том, что случилось за последнюю седмицу с ней, а особенно вчера ночью, когда княжич пришёл к ней, ища в её близости тепла. Да только как она может дать то, чего не имеет, чего самой остро не хватает? Все соки выпил из неё Ярополк, и сил не хватало, чтобы ответить хоть как-то взаимностью.

«Нет, — выдохнула она, — как прежде, уже никогда не будет, и назад уже ничего и не вернуть».

Хоть возвращать было и нечего, хуже, чем было, уже не будет.

И утром даже не смогла выйти проводить его, смотрела в окно, наблюдая с каким-то холодным отчуждением, как покидает доловская дружина острог. И гнала прочь подступающую к горлу дурноту после, когда Пребран исчез вдалеке. Эту нить разорвать оказалось совсем не просто, хоть и знакомы всего ничего, а свилась крепко да надолго. Ничего, переживёт. Должна. Даромила тряхнула головой — вот же напасть. Лихо все пути-дорожки перепутало, и её собственная неразумность! Не нужно было его так близко подпускать к себе, и не понимала, почему вместо сердца камень лёг, что так давит, топит. Невыносимо! Просто невыносимо! Горячие слёзы вновь подступили к глазам от досады и боли, что прорезала душу. Всё помнилось: и его руки тёплые, бережные, и взгляд ласковый, топкий, и дыхание волнующее, жаркое.

Божана вздохнула, прерывая молчание. Даромила, очнувшись от горьких дум, поднялась, запахивая кожух, застёгивая петли. Уже жарко становилось в верхней одежде, нужно выходить.

— Чего смотришь, Божана, пора нам, — поторопила повитуху.

Женщина покачала только головой, поднялась.

— Бедная моя ты детка, чего же ты себя так истязаешь? — запричитала она. — Молодая, красивая, справная, а много горя свалилось на тебя, куда же тебе прятаться-то, а? Скажи!

— Хватит, Божана, — незамедлительно остановила её Даромила, завязывая платок, впрочем, пальцы непослушные дрожали, а горло сжималось.

— Он же ведь к тебе приходил? Звал с собой?

— Приходил, — княгиня не стала ничего утаивать. Подхватила суму. — Звал. И что с того?

Божана опустилась обратно, плотно сжимая губы.

— Ты со мной пойдёшь или тут останешься? — взяла вдруг злость. — Что же это такое, что же не наладится ничего! — в сердцах бросила.

— Ох, что же делаешь ты, губишь себя! — в свою очередь завелась Божана. — Княгиня мне не простила бы такого. Всю жизнь буду корить себя за то, что не вразумила.

Даромила бессильно выдохнула, гневно бросила суму на скамью, опёршись о стол руками, нависла над женщиной, и такой холод её взял, аж самой не по себе сделалось. Острые, как осколки льда, слова сами сорвались с языка.

— Перестань, — прошипела она, бегло посмотрела на неё. — Дольно уже меня жалеть! Я сама знаю, как мне быть, не нужно мне ничьё сочувствие, ясно? И его не нужно! — выдала на одном дыхании, а потом прикрыла ресницы, унимая буйство, глубоко втянула воздух. Опустила голову, бесцельно скользнув взглядом по пустому столу. И где тут взяться силам, невозможно просто. Хотелось разрыдаться.

Даромила отвернулась, опершись о стол, тонкая морщина врезалась между бровей, она сжала губы. Больше всего боялась этих слов, этих причитаний, которые шатали и без того хлипкую уверенность, от которых разом рассыпалась она, как лопнувшие бусы, разбилась на части.

Божана медленно встала, расправила плечи, обошла стол, приблизилась бесшумно.

— Может, подумаешь ещё хорошенько? Сгоряча много можно пустого сотворить.

Даромила упрямо дёрнула подбородком, отворачиваясь от наставницы, а внутри поднимался колючий терновый клубок, оплетая грудь и горло, дышать стало трудно.

— Поздно… — выдохнула, чуть повернувшись, глядя с высоты на повитуху. — Уже поздно, я всё решила, так что молчи лучше, ни слово больше не говори.

— Я же тебе доли желаю.

Колебание внутри вынудило задуматься, Даромила долго смотрела на Божану, пока в сознание не стали просачиваться посторонние звуки: скрип открывающихся ворот, тревожное ржание лошадей, а потом поднялся и лай собак, зазвучали мужские оклики. Сердце мгновенно обмерло, Даромила повернулась, вытягивая шею, глянула на окно, а потом кинулась к нему, рванув волок.

По двору мелькали снопы факелов, суетливо бегали мужчины, кто-то кланялся, иные стягивали с голов шапки. Сердце подпрыгнуло, она и сама того не ожидала, а забилось оно в трепещущей радости. Даже не подозревала, как ждёт его, но тут же Даромилу ударило разочарование с примесью страха, словно копьём, и она совсем потеряла дыхание, а сердце занемело, леденея. В свете огней среди вплывших во двор ратников княгиня разглядела Ярополка. Его ожесточённое бледное лицо с ровно очерченными тёмными бровями и щетиной. Она закрыла глаза, и такая пропасть под ней разверзлась, что едва не рухнула без чувств. Божана подступила, вовремя её поддержала.

— Что там? — выглянула она, и руки женщины ослабли тут же. — Да как же… — только и сказала.

Во дворе поднялся такой шум, а внизу в горнице — топот, что Даромила содрогалась от каждого нового звука, и всю её пробрал дикий озноб, а на лбу проступил холодный пот, как и на ладонях. Её затрясло, а мысли заметались, как перепуганные кони в стойле. Божана обхватила лицо девушки, что-то требовательно говорила. Даромила по началу её не слышала, пока повитуха не схватила её за плечи, встряхнув хорошенько, и не потянула к двери.