Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Бэббит сделал несколько шагов вперёд, и мне удалось более подробно разглядеть его: нежные алые губы — что меня совсем не обрадовало — на раскрасневшемся, покрытом светлым пушком лице. Не понравились мне и его белёсые ресницы, большой нос и длинная шея. Повернувшись к нам, он развёл руки, словно собирался что-то подарить:

— Какая жалость, какая жалость, кто бы мог подумать… — Он сказал что-то на очень странно звучащем языке — никто из нас ничего не понял, потом добавил несколько фраз по-китайски, их-то мы поняли: — Она была больна, внушила себе, что она птица… но она не птица…

В толпе пошёл шумок, и я подумал, что наверняка обсуждают отношения Птицы-Оборотня и Пичуги Ханя, а может, уже приплели и немого Суня, а то и до детей добрались. Прислушиваться не хотелось, да и возможности не было, потому что в ушах стояло жужжание ос — к каменной стене прилепилось большущее гнездо. Под гнездом сидел енот, а перед ним сурок. У сурка особенно сильны передние лапы, он кругленький, пухлый, с крошечными, близко посаженными глазками. У Го Фуцзы, деревенского колдуна, который владел искусством фуцзи — гадания на сите и умел ухватывать бесов, маленькие бегающие глазки тоже были расположены близко к переносице, отсюда и его прозвище — Сурок.

— Уважаемый шурин, — заговорил он, выступив из толпы, — её уже нет в живых, плачь не плачь — не воскресишь, а жара вон какая, надо бы тело поскорей домой доставить да предать земле!

Какие у него, интересно, родственные связи с Сыма Ку по женской линии, чтобы величать его шурином? Я не понял, — думаю, и вообще никто не понял. Но Сыма Ку кивнул, потирая руки:

— Надо же, всё настроение испорчено, мать его.

Сурок встал за спиной второй сестры и закатил глаза, отобразив во взгляде глубокую скорбь:

— Почтенная невестка, умерла она, о живых надо подумать. В вашем положении рыдания могут и до беды довести, а это никуда не годится. К тому же была ли почтенная младшая тётушка человеком? Если разобраться, никакой она не человек, а самая настоящая фея птиц, сосланная жить среди людей за то, что клевала персики бессмертия в саду богини Сиванму. Но срок её наказания истёк, и она, конечно же, снова стала небожительницей. Да спросить у любого — все видели, как она падала вниз с обрыва: ведь парила между небом и землёй словно пьяная, будто во сне. А на землю как легко упала — неужто, будь она человеком, это было бы так грациозно… — Рассуждая о небесах и о земле, Сурок пытался поднять Чжаоди. А та знай твердила:

— Какую страшную смерть ты приняла, третья сестрёнка…

— Ну будет, будет, — нетерпеливо махнул рукой в её сторону Сыма Ку. — Хватит плакать. Для таких, как она, жизнь — наказание, а после смерти они становятся небожителями.

— Всё из-за тебя! — бросила вторая сестра. — Придумал тоже — эксперименты с летающими людьми!

— Но ведь я взлетел, верно? — защищался Сыма Ку. — Вы, женщины, в таких серьёзных вещах не разбираетесь. Начальник штаба Ма, распорядись, чтобы тело доставили домой, купили гроб и организовали похороны. Адъютант Лю, давай на гору, мы с советником Бэббитом прыгнем ещё раз.

Сурок помог Чжаоди подняться и, важничая, обернулся к толпе:

— Давайте сюда, помогите.

Старшая сестра по-прежнему стояла на коленях, нюхая этот вонючий цветок — цветок, вобравший в себя запах Линди.

— Вам тоже не стоит убиваться, почтенная старшая тётушка, — запел Сурок и ей. — Почтенная третья тётушка вернулась в свою обитель, и все должны радоваться…

Он ещё не договорил, а Линди уже вскинула голову и уставилась на него с таинственной усмешкой. Сурок пробормотал что-то ещё, но продолжить не решился и торопливо смешался с толпой.

Улыбаясь и высоко подняв алый бутон, Лайди встала, перешагнула через тело сестры и впилась взглядом в Бэббита, вихляясь в своём просторном чёрном халате.

Двигалась она как-то беспокойно, словно ей не терпелось опростаться. Сделав несколько семенящих шажков, она отбросила цветок, бросилась к Бэббиту, обняла его за шею и сильно прижалась к нему всем телом, бормоча, словно в горячечном бреду:

— Умираю… Не могу больше…

Бэббиту стоило большого труда вырваться из её объятий. На лице у него выступили капельки пота.

— Не надо… Я люблю не тебя… — выдохнул он, мешая иностранные слова с китайскими.

Словно сучка с налившимися кровью глазами, старшая сестра изрыгнула целый набор непотребных слов и, выпятив грудь, снова бросилась к Бэббиту. Тот неуклюже уклонился от её наскока и раз, и два, но в конце концов укрылся за спиной шестой сестры. Та вовсе не желала служить ему укрытием и стала крутиться, как собачонка, к хвосту которой малец, решивший сыграть с ней злую шутку, привязал колокольчик. Лайди ходила кругами следом, а Бэббит, пригнувшись, всё так же прятался за Няньди. Так они и ходили друг за другом. У меня даже голова закружилась от мелькавших перед глазами торчащих задниц, воинственно выпяченных грудей, блестящих затылков, потных лиц, неуклюжих ног… В глазах рябило, в душе царило смятение. Вопли старшей сестры, выкрики шестой, тяжёлое дыхание Бэббита, двусмысленное выражение на лицах окружающих. Солдаты взирали на всё это с сальными улыбочками, разинув рты, подбородки у них подрагивали. Наши козы с моей во главе самостоятельно выстроились гуськом и неторопливо потянулись домой, каждая с полным выменем. Поблёскивали боками лошади и мулы. С испуганными криками кружили над головами птицы: видать, где-то тут у них гнёзда с яйцами или птенцами. Вытоптанная трава. Сломанные стебли полевых цветов. Пора распутства. Наконец второй сестре удалось ухватить Лайди за халат. Та вырывалась что было сил и тянулась руками к цели — к Бэббиту, не переставая изрыгать непристойности, от которых народ аж в краску бросало. Халат порвался, обнажив плечо и часть спины. Повернувшись к старшей сестре, Чжаоди закатила ей пощёчину, и та сразу замерла. В уголках рта выступила белая пена, глаза остекленели. Вторая сестра продолжала хлестать её по лицу, с каждым разом всё сильнее. Из носа Лайди потекла тёмная струйка крови, сначала на грудь свесилась, подобно подсолнуху, голова, а потом она рухнула всем телом.

В полном изнеможении Чжаоди опустилась на землю и долго не могла отдышаться. Потом шумное дыхание перешло в рыдания. При этом она колотила себя по коленям в такт всхлипываниям.

Лицо Сыма Ку выражало явное возбуждение. Он не сводил глаз с обнажённой спины старшей сестры, тяжело дышал и без конца вытирал ладони о штаны, словно замарал их так, что и не оттереть.

Свадебный ужин начался в свежепобелённой церкви уже в сумерки. С балки свешивалась гирлянда лампочек, и было светло как днём. В маленьком дворике перед церковью грохотал какой-то механизм, он давал таинственный электрический ток, который шёл по проводам и перетекал в лампочки. Их яркий свет разгонял темноту и привлекал мотыльков. Они обжигались, налетая на лампочки, и падали замертво на головы офицеров батальона Сыма и знатных жителей Даланя. Сыма Ку, сияющий, в военной форме, поднялся со своего места во главе стола.