Хамелеонша - Алена Савченкова

Шум ветра и дождя снаружи внезапно смолк, посеяв странную гнетущую тишину, на фоне которой звуки внутри дома проступили особенно отчетливо. Вещи в комнате незаметно пришли в движение: головка сыра закрутилась, кухонная утварь над очагом — шумовка, большая двузубая вилка и разливная ложка — мелко задребезжали, стукаясь боками, плошка с черным соусом крабом поползла по столу безо всякой видимой причины. Негромкие возгласы мальчишек, сражающихся «на мечах», приобрели болезненную пронзительность, а стук их палок заставлял вздрагивать. Ги откинул голову, разразившись хохотом, и волны этого чудовищного грохочущего смеха разошлись ощутимыми концентрическими волнами по загустевшему воздуху. Движения потянувшейся к нему Йоханны были невыносимо медленными, а Раэли все жужжала и жужжала над ухом, шевеля губами. В очаге затрещало, взвившиеся искры сложились в неразборчивую, будто смазанную или текучую, фигуру и тут же снова рассыпались тлеющими мухами.

Для всех остальных вечер продолжался своим ходом, никто ничего не замечал, только вульпис тоненько надрывно заскулил из-под лавки, прижав уши к голове, и я почувствовала нутром, всем своим существом, кожей до последнего вздыбившегося на руках волоска, что к нам присоединился кто-то ещё. Сторонняя сущность окутала дом незримым присутствием, пропитала собой вещи, переходя от одной к другой, вороша угли в очаге, заглядывая в каждый уголок жилища.

Я будто очутилась в брюхе чудовища, проглоченная вместе с жалким игрушечным домишкой, совсем недавно казавшимся крепким и прочным. Запоздало пришло осознание, что сопение на коленях тоже прекратилось, и я опустила взгляд. Зои нахмурилась, сонно потерла кулачком веки и медленно как-то вдумчиво открыла глаза. В глубине их вспыхнул отблеск углей, растекся оранжевым свечением от зрачков к радужке и заполнил белки мерцающими прожилками. Я перестала дышать, чувствуя, как леденеют пальцы ног, потому что через эти детские глаза, ставшие вдруг окошками, на меня посмотрело нечто древнее и пугающее. Посмотрело внимательно, изучающе, проникая прямо в душу и выжигая дорожку к сердцу.

Маленькие пальчики так же осознанно прижались к моей груди, ловя рваный бешеный ритм, грозящий в любой момент оборваться, оставались там несколько бесконечных мгновений, и соскользнули обратно. Топленое золото отступило сперва из белков по ниточкам жилок, потом покинуло радужку, собираясь к центру впитывающейся каплей и наконец бесследно утонуло в зрачках, вернув глазам прежний голубой цвет. Малышка несколько раз моргнула, скривилась и расплакалась.

И этот плач отозвался во мне громаднейшим облегчением. Я судорожно прижала её к себе, со мной снова была прежняя Зои. Нормальные звуки тоже вернулись, обрушившись на домик с утроенной силой, словно во искупление недавней сдержанности, и сотрясая его раскатами грома.

А где-то через час вернулся Бодуэн.

Уставший, промокший до последней нитки регент обменялся безмолвным красноречивым взглядом с Альбрехтом и Пэтром, говорящим, что дело сделано, и кивнул хозяину дома. Женщины тут же засуетились, приглашая его к очагу.

— Ничего не нужно, — покачал головой он, отказываясь от ужина. — Просто сухой одежды, и пусть кто-нибудь принесет наверх горячего вина. Ты приготовила комнату, Йоханна?

Она приготовила и изъявила намерение немедленно его туда проводить. Зои захныкала, Бодуэн обернулся и, встретившись со мной глазами, приблизился.

— Все… в порядке, ваше высочество? С малышкой все будет хорошо? — тихо спросила я.

Он понял вопрос.

— Все позади, никакой опасности для неё нет.

Бодуэн развернул узел и показал табличку. Поверхность была абсолютно чистой. Не выскобленной, не стертой, а такой, будто символы бесследно слизнул чей-то гигантский язык. Но это абсолютно точно был тот самый кусок свинца, который мы с Людо выдали за проклятую доску — я узнала по форме.

Я склонилась над Зои, пряча эмоции, и потрогала лобик. Недавняя горячность ушла.

— То, что произошло, не повредит ей в будущем?

— Она никогда об этом не вспомнит и останется такой, как была. Как она в остальном?

— В порядке, но капризничает. Думаю, она просто устала и… скучает по матери, — вздохнула я.

Бодуэн внимательно на меня посмотрел.

— Я тоже так думаю. Грустно, правда?

— Грустно, ваше высочество, — согласилась я.

И почему у меня весь день ощущение, что забота о Зои — своеобразное наказание? Только злиться за него не получалось. Если б не я, эта мелкая сейчас сладко посапывала бы у материнской груди, а не сосала жалкую марлю, не плакала из-за чужого незнакомого запаха и никогда не стала бы, пусть и на краткие доли, живым сосудом для древней твари.

Она уже больше не ревела, только бессильно жалобно хныкала, как котенок. Бодуэн неожиданно протянул руки и забрал её у меня. Очутившись в колыбели мужских объятий, малышка моментально стихла, сперва просто удивленная, а потом, рассмотрев того, кто её держал, кокетливо улыбнулась беззубым ртом и ткнула пальчиком в щетинистый подбородок.

Я закатила глаза.

— Вы ей нравитесь, милорд, — тут же ввинтилась Раэли.

— Тогда это у нас взаимно, — усмехнулся он.

— А у вас есть дети?

— Насколько мне известно, нет, — отозвался он, осторожно отцепил маленькие пальчики, уже теребящие его браслет, и вернул её мне.

— А держали так, будто есть, — заметила Раэли.

Бодуэн коротко ей улыбнулся и повернулся к Йоханне:

— Где разместят остальных?

— Миледи вместе с Раэли и детьми наверху, во второй комнате, а мы все здесь, — отозвалась она с быстротой, выдававшей предварительные тщательные раздумья, и великодушно добавила: — Малышку я могу взять к себе, чтобы миледи покойно спалось, здесь и шумит меньше, чем наверху.

Не будь меня, она бы оставила свою шуструю старшую дочь внизу, от Бодуэна и греха подальше, но разместить придворную даму на одном этаже с мужчиной без компаньонки не могла. Придуманный расклад разом решал все проблемы: мое присутствие послужит гарантом добронравного поведения Раэли, её — соблюдением приличий в отношения меня, а детей — дополнительным оберегом для нас обеих.

Удовлетворившись ответом, Бодуэн отправился в свою комнату, скрипя ступенями и оставляя влажные следы. Пэтр буркнул, что заночует с лошадьми и тоже удалился, а вот Альбрехт заявил, что его кости уже староваты для подобных испытаний, поэтому он готов лечь, где угодно, главное, чтобы это где угодно было поближе к очагу.

Воспоследовала суета, в процессе которой Ги сходил за старой колыбелью в сарай, мальчики и Олли выстлали её по приказу матери мякиной, Раэли нагрела вино на углях, а Йоханна отнесла его наверх вместе с лучшим нарядом мужа и спустилась уже с мокрой одеждой регента, которую развесила на просушку перед очагом. От ткани заструился пар, словно Бодуэн принес частичку горных туманов с собой. Зои к тому времени уже крепко спала, поэтому не почувствовала моего осторожного сделанного без свидетелей поцелуя на ночь.