Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков

вариант? Государь, позволь зачитать фрагмент из письма Аттиана. Флавиний, начни…

Флавиний, прятавшийся в углу комнаты, вышел вперед.

– Господин, письмо датировано осенью прошлого года.

«…Вчера Катилий Север вновь заговорил о Марке Аврелии и о том, что нам жизненно необходимо сохранить его как символ преемственности власти. Якобы Марк уже не мальчик, хотя, конечно, без опытных помощников ему не обойтись. Недостатка в них не будет.

Я постарался обернуть это дерзкое заявление в шутку, объяснив, что сначала надо добыть зверя…»

– Теперь второй отрывок, – приказал Бебий.

«…Судьба Марка менее всего волнует меня. Особенно после того, как „тюфяка“ отправят на покой.

На вечный покой!

Тогда и только тогда встанет вопрос о судьбе наследника. Я не считаю эту проблему особенно важной. В нашей многоходовке она занимает второстепенное место. Куда более меня волнует твоя судьба, Присциан. Боги отметили тебя при рождении. Тем не менее не стоит раньше срока затрагивать эту тему – ни сейчас, ни в будущем. Молнии сверкают внезапно. Они способны ослепить всякого, кто не успел закрыть глаза.

Или отвернуться…»

Марк Аврелий не смог скрыть изумления.

– Негодяи сговариваются за моей спиной?

Император усмехнулся, постучал ладонями по подлокотникам.

– Чему ты удивляешься, Марк! Бебий, – обратился он к Лонгу, – это очень важное заявление. Ты полагаешь, Аттиан ведет двойную игру?

– Уверен, государь. Катилию он обещает одно, Присциану другое. Интересно, что посулил он Руфу из Антиохии?

Марк Аврелий резко заявил:

– Мой воспитатель Катилий Север никогда не поднимет руку на императора!

– Да, если с императором ничего не случится, – возразил Бебий. – Ну а если императором станешь ты, Марк? Во всей этой дурнопахнущей истории Север рассчитывает на тебя, Марк. Всякий другой расклад грозит ему смертью. Аттиану не нужны соправители.

– Я сам спрошу у него! – воскликнул юноша.

– Рано! – внезапно оборвал его Антонин.

– Как бы не опоздать…

– Нельзя терять самообладание, Марк. Не так уж плохо мы почитали отеческих богов, чтобы какая-то кучка заговорщиков, поддавшихся живущим в их душах демонам, сумела бы овладеть Римом, его славой.

– Но надо же что-то делать!

– Конечно.

Император шумно поднялся с кресла, прошелся по комнате.

– М-да, в этом что-то есть. Верно, что нам не удалось до конца проникнуть в планы оппозиционеров, а это означает, что мы можем сильно промахнуться. Может, Аттиан, как раз и мечтает, чтобы мы с тобой, Марк, потеряли голову от страха и, как прежние тираны, такие как Домициан, обрушились на Город с репрессиями?..

Он остановился у окна и, как бы обращаясь к самому себе, добавил:

– Это будет катастрофа! Провал всей политики «добродетельной силы». Мы должны любой ценой избежать схватки. Не предотвратить, а именно избежать, что означает вырвать измену с корнем без шума и к удовольствию подданных. Поверь, такие представления очень забавляют публику, особенно если зрителям ничего не грозит. Я не могу доставить этому гнусному старикашке предсмертное наслаждение увидеть разгул страстей, казни, взбаламученные провинции. Вот что, Бебий… Рано или поздно – скорее рано, чем поздно, – в Рим придется доставить Присциана. Ты заварил эту кашу, ты этим и займешься. Когда пробьет час!.. Пока отправляйся домой, тебя ждет Матидия. – Он повернулся к наследнику: – Ты, Марк, свяжись с Лупой. Не беда, если об этом узнают заговорщики, ведь Бебий должен был что-то нарыть в Испании. Вот об этом и посоветуйся с Люпусианом.

Теперь пора пригласить сюда нашего несмышленыша Луция. Что мы ему скажем? А вот что: Марк, не изводи мою дочь Фаустину! Вышли шлюху из дворца. Чтобы к моему приезду ее духу на Палатине не было. Скоро праздник, посвященный Венере (с 1 по 15 апреля), а также апрельские вакханалии. Я устрою пир, посвященный примирению между тобой и Фаустиной. Надеюсь, примирение состоится? Я буду суров…

Марк замедленно кивнул.

– И вот что еще. Ты должен погулять с Бебием по городу – запросто, как обычно. Посетить игры в Колизее, поучаствовать в священных церемониях.

* * *

По дороге в Рим Бебий, уже в коляске, не без злорадства поинтересовался:

– Ты тоже увяз в сосуде Венеры? Кто она? И при чем здесь Фаустина? Вы же только помолвлены, она еще ребенок.

Марк вздохнул, потом кивнул:

– Увяз и по уши! Сам себе поражаюсь – насколько ласки медового горшка захватывают воображение. Жаль, что это случилось со мной так поздно[41]. Эта женщина чрезвычайно обольстительна. Чего только она не умеет!

– Кто она?

– Бендита, вольноотпущенница Скулария Тавра, хозяина театра на Марсовом поле. Патрон решил сдать ее в аренду своему старшему компаньону. Она умоляла пощадить ее, ведь этому старому развратнику уже далеко за семьдесят, но хозяин остался глух к ее мольбам. Поскольку дело припахивает, Скуларий решил обставить все как похищение и нанял разбойных людей. Или рабов самого этого старикашки.

Отправили вечером. Бендита просила не увозить ее на ночь глядя – мол, она боится темноты, однако этому негодяю было наплевать на ее мольбы. Она предупреждала: «Когда мольбы женщины остаются без ответа, может случиться всякое». И это случилось…

Я услыхал крики, когда экипаж миновал Эмилиев мост и двигался по Аврелиевой дороге к городским воротам. Пришлось проучить негодяев.

– Да, занятная история.

– Я решил приютить ее.

– А как же хозяин?

– Он сам прибежал в Палатинский дворец и предложил мне пользоваться этой женщиной сколько моей душе угодно, но взамен…

– Потребовал денег?

– Да. Я, конечно, мог кивнуть стоящему рядом сингулярию, чтобы тот взашей прогнал его, но порядок прежде всего. Раз я нанял Бендиту, я должен оплатить расходы за то время, которое она пробудет у меня. Я поинтересовался, на какой срок ты согласен… оставить ее у меня. Знаешь, что ответил этот негодяй? «Да на сколько угодно!..»

– А при чем здесь Фаустина. Она же еще ребенок, ей десять лет.

– Вот именно! У нее еще месячные не начались, а она устроила мне дикую сцену ревности. Я попытался объяснить, что люблю ее, что она мне дороже всех женщин мира, но ты пока не женщина, и, как только станешь ею, мы тут же сыграем свадьбу. Пришлось приласкать ее. Я погладил ее по спине. Ты знаешь, Бебий, она ласкова, как кошка, и порой мне мерещится, что сам всемирный разум свел нас.

Он помолчал.

Бебий, так и не сообразив, кто же ласков, как кошка, – Фаустина или мировой разум, – не решился нарушить тишину.

Неожиданно Марк поинтересовался:

– А как у тебя с Матидией.

Бебий вздохнул:

– Все вовлекает и вовлекает. И откуда у молодых римлянок эта неуемная страсть?

Марк засмеялся:

– Оттуда