Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

Кметь качнул головой:

— Встречались в Итиле, ты тогда с князем был, когда я ему голову хазарского боярина принёс.

— Ну да, помню, — и, повернувшись к Всеславу, молвил:

— Копьё у тебя водит?

— Нет, — рёк воевода, опуская глаза, — Звенец у него старшим.

— Плохо! Плохо, что воинов не примечаешь, князем самим обласканных.

Ратша покрутился на месте, будто кого-то ища.

— Дашь десяток ему да разбавь молодняком, пусть обвыкаются.

Делились ещё битый час, а утром подняли весь полк и погнали вперёд. Колот в новой нежданной должности построжел, сам лично проверил перед выездом коней и оружие. Из старых знакомцев были только Заяц и Квакша, пятеро были в хазарском походе, остальные двое были из новых, без броней, в стегачах с нашитыми железными пластинами и выданными из оружейных привезёнными из Хазарии саблями. Колот, хмурясь и незаметно для себя подражая Доброге, спросил:

— В бою не были?

И заранее зная ответ, посоветовал:

— Держитесь ближе к своим, головы не теряйте. Повезло, что с нами идёте, когда всё войско бьётся, неопытных наперёд ставят.

Вели с собой заводных коней. Кони уставали быстрее, чем люди, давая коням отдых, отдыхали сами, подостлав потник и положив голову на седло. Не знавшим воинских будней, казалось это нескончаемым, старые воины успокаивали их: земля не беспредельна, когда-нибудь приедем.

Земля менялась. Холмы становились выше, подлески гуще, солнце сваливалось за пригорья, сокращая сумерки, за которыми наступала тёмная непролазная ночь. Дунай открылся ожиданно: трава пошла сочнее, переходя в густой ивняк, сильнее и сильнее тянуло речною водой. Чёрные от недосыпа кмети, качаясь от усталости в сёдлах, оглядывали могучую, как Днепр реку, с такими же песчаными с серым налётом ила, поросшими лесом берегами. Все пять сотен бестолково сбились в кучу, кони тянулись к воде. Волк, пройдясь по лицам уставших воинов, приказал:

— Сегодня отдыхаем, а завтра переправляемся!

До устья Дуная оставалось каких-то пятнадцать верст, когда подул полуночный ветер и начавшее волноваться море, будто грозясь, вспенилось белыми бурунами. Старый кормщик Рулав, ощупав подслеповатыми глазами посеревший простор, передал кормило сменному кормщику и пошёл враскачку меж рядами гребных скамей на нос к стоявшему там князю.

— Только радовались, что шли ветром попутным, и на тебе, — сказал, обернувшись к кормщику, Святослав.

— На берег нам надо, — отозвался Рулав.

— Не успеем дойти?

— Успеть-то успеем, но в устье не войдём.

Лодий много — около семи десятков, с Тмутараканя, с Корчева, с Тавриды, с Белобережья: воины, припас, казна. Святослав наказал передать по кораблям приставать к берегу.

Море сердилось всё больше и больше, накатывалось на берег, шурша галькой. Кмети, по пояс в воде, вытягивали лодьи на сушу. Святослав уже собирал около себя воевод. Далёкий окоём в речной стороне ершился лесом, туда отправляли отряд за дровами. Оружия приказано было не снимать, здесь могли рыскать печенеги из рода Гилы, ратные русам. Акун не разделял опасения князя:

— Скорее всего они ушли на днестровское левобережье, там им вольнее.

— Греков, вишь, не грабят, — рёк Икморь.

Гилы были храбрейшие и отчаянные из всех печенегов. Они переправлялись через Днестр, грабили славян и даже своих собратьев. Славяне, как и готы до них пред гуннами, бросали дома и пашни и прятались от кочевников в непроходимых лесах, на высотах, ущельях, там, где удобнее обороняться. Святослав зло сплюнул на землю:

— От греков золото им и льгота на торг. Печенеги понимают и уважают только силу. Их можно купить, но договориться с ними нельзя, не имея при том острого меча. Печенеги не трусы и будут говорить только с тем, о ком знают, что и он отважен. Печенеги не плохие, они просто другие, чем мы. Мы встречаем тепло того, кто идёт к нам с миром, они ведут переговоры с теми, кто дал им отпор. Когда отец мой Игорь со Свенельдом пришли княжить в Вышгород, между Тмутараканем и ними безраздельно хозяйничали печенеги. Долгое время шла рать без перерыву, пока кочевники не попросили мира. В степи пролилось тогда столько крови, что обе стороны чтут мир до сих пор. Печенеги, что живут меж Киевом и Тмутараканем, дружат с нами по совести и с ромеями за золото. Они презирают ромеев, но берут от них железо, из которого куют сабли, наконечники для стрел и сулиц. Кочевнику не выжить в степи без коня и оружия.

— Не все колена слушают своих князей. До сих пор приходится с ними ратиться иногда, — заметил Акун.

Море успокоилось к вечеру следующего дня. При попутном ветре сели за вёсла, спеша прийти к устью до темноты.

Уже в сумерках причаливали к острову Левка, по-славянски Змеиному. Здесь жили греки, подчиненные Византийской империи. Островок небольшой, но удобно расположен и весною здесь разворачивали большой торг. Эпарх, небольшого роста, седовласый грек, принял князя с почётом. Мужи нарочитые местных земель, сверкающая начищенными доспехами стража, мужики, бабы и ребятня — все приветствовали русов. Пока воеводы собирали и пересчитывали людей, Святослав был на приёме у эпарха, толковал насчёт мира с печенегами, которому эпарх очень может поспособствовать, тем более базилевс Никифор будет только рад помочь своему союзнику.

Как и Днепр, при впадении в море Дунай разделялся на множество проток. На островах между протоками уже сотни лет находили пристанище беглецы от законов своих правителей, изгои из родов или просто разбойники. Разделившись на протоках, Святославово войско собиралось на одном из островов. Выше по Дунаю начиналась болгарская земля. На следующий же день на зелёных долинах, прорезавших на берегу густой лиственный, начинавший по-осеннему сереть лес, показались первые болгарские воинские разъезды.

По-видимому, Дунай весной при разливе бушевал не меньше Днепра: на размытых берегах лежали мёртвые, вывороченные с корнями деревья, у кромки воды кривыми руками торчали коряги, занесённые чёрным илом, иногда белели сквозь тёмную мутную воду песчаные косы, кормщики передавали об опасности на другие лодьи. Всё же посадили на мель одну большую снекку. Проскрежетав днищем, она круто завалилась на бок, из снекки посыпались люди, попутно спасая оружие и брони, закрытые в казёнке. Лодью стаскивали, убив больше часа, в конце концов пропороли дно, то ли о камень, то ли о скрытую и закаменевшую от воды корягу. Закачавшаяся было на мелких речных волнах снекка, быстро начала наполняться водой, под сердитые и обиженные возгласы русов.

Пустующий правый берег набился ратными болгарскими людьми, кричавшими обидное и потрясавшими оружием. Далеко берег, версты две — не меньше, люди — мураши, но голоса слышно и некоторые слова разобрать можно. Две лодьи, отделившись ото всех и быстрыми стремительными птицами подойдя к берегу на расстояние перестрела, развернулись к нему бортами и осыпали стрелами зубоскалов. Язвительные весёлые крики сменились воплями ярости и боли. Ответный залп последовал незамедлительно, но результата не принёс — вывешанные на бортах щиты надёжно прикрывали воинов. Лодьи повернулись и поплыли назад, продолжая перестреливаться, пока не ушли от оперённой погони.