Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

Один из двух приданных молодых кметей, именем Усан, чуть не утонул при переправе. Конь чего-то испугался, завертел головой, забился, вспенивая вокруг себя воду. Кметь, гордый, не стал звать на помощь, попытался успокоить коня, но тот в испуге затолкал его себе под брюхо. Наглотавшегося воды, полуживого воина успели втащить на плот. Коня отловили дальше по течению, тот спокойно жевал траву на берегу и с удовольствием дал себя поймать. Как ему удалось переплыть Дунай, знает, пожалуй, только Водяник.

Колот от души дал своему ратному в морду, разом высадив два передних зуба:

— Возгря[70]! Не можешь с конём сладить, вёз на плоте бы!

Понимал, что и сам таким был, но тут едва старшим поставили, а он чуть не потерял коня с оружием и кметя. Разом бы сняли и больше не поставили бы никогда. Кметь, утирая кровь, молчал. Колот зыркнул на остальных своих притихших ратных и пошёл прочь.

Сотенные считали потери. Не хватало одинадцати коней, люди все были на месте. Ратша, удовлетворенно выслушал доклады, велел отдыхать до полудня.

То, что не видели с реки, что скрывалось за высокими берегами и лесами, открылось как-то сразу и неожиданно. Обширные пахотные поля, богатые села с высокими светлыми домами, каменными и глинянными, утопающими в увядающих садах. Ратные, слезая с коней, брали жирную землю, мяли в руках, нюхали и даже пробовали на вкус, качали головами, мечтательно смотрели на окружавшее их природное изобилие, представляя, что здесь бывает летом. И было видно, кто смерд, а кто только походами и живёт — те презрительно смотрели на мнущих землю ратников, подшучивая над ними. Местных видно не было, поди, разбежались все по лесам, заслышав о находниках. Славян здесь не грабили давно, но народная память стойко помнила о завоевателях с востока — гуннах, аварах, булгарах и ещё каких-то древних, кои были до славян и их имени уже никто не знает.

Волк, остановив вороного, показал плетью на большое село, раскинувшееся в долине и краями наползающее на близлежащие холмы. Окликнув сотенных, велел разворачивать стан. В сторону села тут же умчался десяток вершников, без оружия, с белым щитом — знаком мира. Староста явился к вечеру, охлюпкой скакал на невысоком, но мускулистом рабочем жеребце, молодцевато спрыгнул, едва остановив коня, поколебавшись, отдал его подошедшему ратнику. Снял войлочную шапку, обнажив седеющую с залысинами голову, поклонился воеводе Волку. Ратша пригласил старосту на трапезу. Староста сдержанно попробовал еду, пригубил густое красное вино.

— Я человек набольший князя русского Святослава, — сказал Волк. — Люди называют меня Ратшей Волком, сыном Ивора Собаки. Всё, что я скажу тебе, говорит князь моими устами.

От старосты вкусно пахло ячменным суслом, землёй и ещё чем-то тем, чем награждает труженника обильная болгарская земля. Он не спеша обтёр о холщовые штаны руки, положил их на колени, приготовился слушать. Лицо, бурое от летнего солнца, с прорезями редких морщин, выражало полное спокойствие, без трепета и испуга, светло-карие глаза не мигая смотрели на воеводу. Ратша продолжил:

— Русы не враги болгарам. Мы пришли забрать эти земли под свою власть, как некогда наши предки стали княжить над Вышгородом и Киевом. Мы будем защищать сии земли от врагов, вершить суды по справедливости и по правде болгарской. Людей, что примут нашу руку, мы не тронем, а обилие и припас в походе будем покупать золотом. Тех, кто вздынет меч на нас, мечом же карать и будем. Передай это своему волостелю.

— Как же сказать ему? — развёл руками староста. — Нет у нас волостеля.

Речь старосты русскому уху понятная, да и староста говорил медленно, зная, что всё же южное наречие отличается от восточного.

— Где же волостель твой?

— Во граде грецком в осаду с дружиною забился.

— А ты чего здесь?

— А я что? Волостель царём ставлен, а я там, где народ. А слухи про вас давно ходят, что не бить нас вы идёте, вот людишки и не хотят воевать. Да и Глеб от сохи поотрывал многих. Кому драться?

Про великого боярина Глеба, или Улеба по-русски, Волк слышал. Улеб был двоюродным братом Святослава по матери и владел землёй по Дунаю. У его столицы и должны соедениться русские войска. Улеб встал на стороне Петра и воевал против брата. Да уж, неисповедима воля Рода.

— Ты не переживай, болярин, — успокаивал староста, — ты мне говори. У нас знаешь ведь как, я у себя повещу, а там от села к селу о ваших деяниях станет известно за седмицу. Там народишко начнёт возвращаться и не нужны нам волостели и боляре. Ты вот что скажи: дани прежними оставите?

— И дани, и прочие сборы, что у вас есть, повышать не будем.

— Добро.

Староста помолчал некоторое время, нахмурив брови и о чём-то размышляя.

— Ещё — не я спрошу, так другие спросят — торговлю нам верните старую, как при Симеоне было. Вам народ тогда в ноги поклонится и руку вашу примет с радостью. Не знаешь, о чём толкую? Мой отец рассказывал, что торг бойкий ранее был у нас, а потом с земли ромейской армяне понаехали, сбили цены, вытеснили угров, ляхов, чехов, немцев и даже жидов, а после так цены подняли, что житья не стало. Плат тафтяной за доброго жеребца покупаем, а с руки Петра и ромеев за ним, армяне иных купцов не пускают к нам. Нет прибытку от труда мужицкого. Слава богу земля наша добрая, кормит нас каждый год.

— Так и Петру от тех купцов ромейских прибыли нет? — спросил Волк.

— Сие нам неведомо. Не нашего ума дело, как царь живёт. А то, что нам лучше бы мог сделать, а не делает — то знаем.

— Проводник нам нужен добрый, — резко с купцов перескочил Ратша.

— Куда добрый?

— По градам вашим по Дунаю до Глебовой столицы.

Староста пожал плечами:

— Так я могу... А лучше сын мой средний, он на ногу легче.

Воевода окинул старосту лукавым, чуть насмешливым взглядом:

— Наперво волостеля твоего выкурим. Поведёшь против своего-то?

— Не мы выбирали, Петром ставлен, дак, — снова пожал плечами староста, — потому и проведу.

Наутро, пока отряд ещё не двинулся, приехали ещё несколько старост, и Волку снова пришлось повторять сказанное давеча. А вчерашний гость не обманул, прислав своего сына шустрого быстроглазого Янчула.

По дороге попадались бежавшие от рати и теперь возвращающиеся смерды, кто с опаской, а кто с любопытством поглядывающие на русов. Ратше запомнился высокий черноволосый мужик, опиравшийся на рогатину и мрачно оглядывавший ехавших по дороге находников. Его баба, спрятавшись за широкую мужнину спину, прижимала к юбке двух черноголовых глуздырей.

— Это Дайчо, — сказал сын старосты, шустрый быстроглазый Янчул, — нет такого, что бы хоть раз в жизни его напугало, могу поклясться, что он никуда и не уходил.