Последняя жатва - Ким Лиггетт

– Это ты о Ли Уиггинсе, что ли? – ухмыляется Тилфорд. – Да, парень, по части преуменьшений ты мастак.

– Не знаю, что тебе наговорили, Тилфорд, но Джесс хорошая девочка.

– Да, я знаю… я знаю Джесс, – мягко говорит шериф. – А моему помощнику Тилфорду следовало бы научиться не трепать языком когда не надо. – Илай сердито смотрит на него. – Значит, в последний раз ты видел ее собственными глазами тем вечером, на Празднике урожая?

– Да, думаю, это было тогда. – Я смотрю только на шерифа. – Мисс Грейнджер отвезла ее домой. Я подаюсь вперед. – Но сегодня я видел Ли, – тихо говорю я. – Неподалеку от того места, где раньше был детский лагерь… и у него была коробка с презервативами.

– На твоем месте я бы подумал: и на том спасибо, – вполголоса бормочет Тилфорд.

Шериф испускает долгий вздох.

– По крайней мере, теперь ты знаешь, что у них с этим делом все безопасно.

– Нет, вы не понима… – Я заставляю себя замолчать. Моей семье совершенно ни к чему, чтобы эти двое узнали ее тайну.

– А где в тот вечер был ты сам? После Праздника урожая?

Я откидываюсь на спинку стула.

– По-моему, мы это уже обсуждали. – Тилфорд начинает что-то писать в своем блокноте, и звук его ручки, царапающей бумагу, начинает меня раздражать. – Послушайте, вы собираетесь что-то предпринимать или нет?

Шериф сочувственно кивает:

– Я съезжу на стоянку трейлеров и прозондирую почву. Как ты и говорил, Джесс хорошая девочка. Вероятно, она делает это шутки ради. И когда будет готова, вернется домой. Я наблюдаю такие вещи сплошь и рядом. Пообещай мне, что не поедешь туда сам. Оставь это нам, служителям закона. Ты слышал меня, сынок?

Я киваю и встаю из-за стола, давая им понять, что пора уходить.

– Да, Клэй, вот еще что, я давно хочу тебя спросить. У тебя есть на теле какие-то татуировки или любые другие отметины?

– Куча шрамов от игры в американский футбол. Но вам наверняка это известно.

– А нет ли чего-нибудь необычного? Например, такой вот метки? – Он достает из нагрудного кармана сложенный лист бумаги и дает его мне.

Перевернутая буква «U» двумя точками наверху и двумя внизу. Я стараюсь придать своему лицу как можно более бесстрастное выражение, но чувствую, как по моему виску стекает капля пота.

– Да нет, – говорю я, отдавая ему листок.

– И никогда не видел такой штуки раньше? – спрашивает он. – Вот это да.

– А в чем дело?

– Да так, ни в чем. – Правый уголок его губ дергается. – Ведь ты не стал бы ее прятать, а? Где-нибудь у всех на виду?

– Думаю, я бы знал, если бы на мне было клеймо.

– Ну, не странно ли? – Он чешет подбородок. – Я ведь ни словом не обмолвился о клейме.

У меня падает сердце.

– Думаю, вам пора уходить, – говорю я, выводя их из кухни.

– Ты слышишь? – кричит мама, когда мы проходим мимо гостиной.

– Руфь, это ты? – Шериф поворачивает назад и включает свет.

Она стоит перед диваном, напрягшись, как натянутая струна, и показывая рукой на стену над каминной полкой.

– Будь я прок… – Илай уставляется на стену. – Сейчас вроде не сезон для мух… не так ли, Клэй?

Тилфорд машет рукой перед своим лицом:

– Похоже, вам здесь нужен специалист-дезинсектор.

– Он грядет… он придет за всеми нами, – шепчет мама.

– Кто? – спрашивает Илай.

– Просто не обращайте на нее внимания…

– Семя сие наследует землю, – говорит она. – И грешники возрадуются, когда кровь золотого тельца дождем прольется на невинных…

– Ну, все… я же говорил вам, что сейчас не самое лучшее время. Она неважно себя чувствует, – быстро шепчу я, взяв шерифа под руку и ведя его к двери.

– …И животные будут блудодействовать с людьми! – вопит мама из гостиной. – И звезды упадут с небес! Врата преисподней откроются и поглотят все доброе, праведное и святое…

Я вывожу их за дверь, и мы все трое одновременно делаем глубокий вдох.

– Похоже, у тебя тут немалая проблема, Клэй, – говорит шериф.

– Проблема в твоей матери или в мухах? – усмехается Тилфорд.

– Послушайте, я и без вас все знаю, понятно? – Я запускаю руку в волосы. – Через несколько дней это у нее пройдет. И уверяю вас, она снова будет в порядке.

Они уже направляются обратно к своей машине, когда шериф вдруг останавливается и говорит:

– Кстати, Клэй… еще один вопрос. Последний. – Я поворачиваюсь к нему, и мои плечи немного расслабляются. – Когда ты в последний раз стригся?

– Думаю, около года назад.

– Стало быть, ты начал отращивать волосы примерно тогда же, когда умер твой отец? У тебя была для этого какая-то причина?

– Раньше я всегда стригся машинкой, чтобы удобнее было играть в американский футбол, но когда бросил, мне это стало просто не нужно.

– Но теперь ты опять начал играть… и вступил в совет. Интересно. – Он плотно сжимает губы и качает головой. – Я приму это к сведению.

* * *

Проходя мимо гостиной, я снова выключаю в ней свет. Я не могу даже смотреть на нее. Это слишком больно.

Я принимаю душ. Вода обжигающе горячая, а не теплая, как раньше. Я стараюсь не думать, почему, но все равно думаю – мама перестала мыться уже какое-то время назад, а Джесс пропала. И, несмотря на поток горячей воды, меня пробирает дрожь.

Стерев с зеркала конденсат, я запускаю пальцы обеих рук в волосы, зачесывая их назад. Странно, что шериф вдруг спросил меня про мои волосы… и начал толковать о метке… и поинтересовался, не прячу ли я ее у всех на виду.

И тут меня осеняет.

Мои волосы.

Те католические священники не нашли метку на моем теле, но что, если она находится на волосистой части моей головы… как у мисс Грейнджер?

Я хватаюсь за края раковины, чтобы не упасть, и делаю несколько глубоких вдохов, прежде чем начать шарить в шкафчике в поисках машинки для стрижки. Я нахожу ее в самой глубине, между пустой коробкой из-под тампонов «Тампакс» и упаковкой пены для ванн. Трясущимися руками я включаю ее. Лезвия машинки заржавели, батарейки я давно не менял, но она все еще исправна. Мои глаза щиплет от застилающей их пелены слез, пока я вожу машинкой по голове, прядь за прядью состригая свои густые русые волосы.

– Пожалуйста, пусть у меня не будет этой метки. Пожалуйста, пусть это окажется неправдой.

Глухое гудение машинки, мелкие прядки, повисшие в воздухе, словно подхваченные ветерком клочья паутины, кровоточащие порезы на коже моей головы, волосы, забивающие водопровод, жуткий всасывающий звук в сточной трубе… все это напоминает мне тот вечер, когда я обнаружил отца в хлеву для стельных коров – сток в центре его пола был забит коровьими потрохами и кишками.