Закон семи - Татьяна Полякова

— Зачем? Я не силен в старославянском, да и понятия неимел, кому письмо можно предложить. Опять же на рынке ходит масса поддельныхдокументов, а я не специалист, повторяю, и удостовериться в том, что этоподлинник… В общем, я отказался иметь с ним дело. Но потом узнал вот что: кРумянцеву обращались с предложением перевести некое письмо. Заметьте —перевести. И принесли ему две фотографии. Якобы документ было необходимопрочитать для какой-то научной работы.

— Кто такой Румянцев? — нахмурилась я.

— Вижу, вы не знаток нашего дела, — засмеялсяГлебов. — Румянцев как раз дока по части исторических документов.

— Торгует древними книгами?

— Как же без этого?

— Где его найти?

— Ваш друг его прекрасно знает.

— Почему вы решили, что письмо имеет отношение к интересующимменя кинжалам?

— Потому что Румянцев, как и ваш отец, был простопомешан на легенде о Козьей пещере. И утверждал, что в письме разгадка тойдавней тайны.

— В письме Филарета настоятелю Спасо-Преображенскогомонастыря? — ахнула я.

— По крайней мере, Румянцев был в том уверен. Именноэто письмо искал ваш отец, — после паузы закончил Глебов.

— Нам надо немедленно поговорить с Румянцевым, —заявила я, садясь в машину.

— С каким еще Румянцевым? — нахмурился Прохоров.

— Не прикидывайтесь, вы его прекрасно знаете.Специалист по древним рукописям.

— Ах, вот как. Вынужден вас разочаровать, старикнедавно перенес инсульт, беседовать с ним труд напрасный.

— Я вам не верю, — отрезала я.

— Что ж, — вздохнул он. — Если желаете убедиться,пожалуйста. Я хорошо знаком со всем семейством, нам будут рады. Сейчас позвоню.

Он достал телефон и набрал номер. Пока он разговаривал, ясмотрела в окно, пытаясь понять, куда меня занесло любопытство. Я хотела узнатьпродолжение истории прапрадеда, а теперь вдруг столкнулась с другой загадкой:убийством отца. А оно, возможно, связано с еще одной смертью. И рядом со мнойчеловек, которого, должно быть, те давние события очень интересуют. Правда, онне желает мне в этом признаться. Почему? Я покосилась на Марка Сергеевича,который как раз закончил разговор.

— Вы ничего не сказали мне о своем отце, —довольно робко произнесла я, злясь на себя за это.

— Что я должен был сказать? — трогаясь с места,спросил он, нахмурившись.

— Ваш отец погиб, и вы…

— И я?

— Вы пытаетесь отыскать его убийцу?

— Через двадцать лет? Романтические бредни. Если и васпосетила подобная мысль, выбросьте ее из головы. Кстати, я терпеть не могсвоего отца. Что вы смотрите? Такое случается. Он скверно поступил с моейматерью. По его прихоти с двенадцати лет я жил один, далеко от дома, матьтяжело переживала это, а она во мне очень нуждалась. Она серьезно заболела, аотец сообщил мне об этом, только когда она умерла. Я даже на похоронах не был.

— Она в вас нуждалась, а вы в ней? — тихо спросилая.

— А как вы думаете? В двенадцать лет оказаться в чужойстране, совсем одному… Да я даже языка толком не знал!

— Извините, — попросила я.

Он взглянул хмуро, потом кивнул и добавил, хотя это и былоизлишне:

— Я его ненавидел.

Наверное, на моем лице отразились обуревавшие меня чувства.Разумеется, у него был повод недолюбливать отца, но ненавидеть.., это ужслишком. Тем более что отец погиб. Сыну следовало давно простить его. Прохоровусмехнулся, покачал головой и снизошел до того, чтобы пояснить:

— Он погиб, потому что связался с мерзавцами. Вот ивсе. Он ведь прекрасно знал, с кем имеет дело.

— Господи, откуда такая жестокость? — неудержалась я.

— Давайте прекратим этот разговор, тем более что мыпочти приехали.

Я посмотрела в окно. Тихая улица в восточном районе городасплошь состояла из роскошных коттеджей. У одного из них мы и остановились.Ворота при нашем приближении поднялись, и мы оказались в чистеньком дворике,вымощенном разноцветной плиткой. Слева чудесная лужайка, далее беседка, где внастоящее время в кресле-качалке сидел старик, а рядом с ним женщина летсорока.

— Идите к нам, — помахала она рукой.

Марк Сергеевич помог мне выйти из машины, и мы направились кбеседке. Я шла на цыпочках — приминать траву было жалко. Прохоров это заметил иусмехнулся.

Женщина поднялась нам навстречу.

— Рада тебя видеть, Марк, — сказала она, обнимаяего, и покосилась в мою сторону. — А это… — с улыбкой произнесла женщина иподняла брови.

— Это Ярослава. У нее вопросы к твоему отцу. ОльгаЛьвовна, — представил он женщину.

— Боюсь, что папа ничем не сможет вам помочь, — совздохом сказала та.

Это я уже и сама сообразила. Старик смотрел на нас безнамека на мысль в глазах, так что оставалось лишь гадать, видит ли он насвообще.

— Я так рада, что ты пришел, — повторила женщина,потрепав Прохорова по руке, глядя на него с откровенным обожанием, что мне поневедомой причине не понравилось. — Сейчас будем пить чай, — сказалаОльга Львовна и пошла к дому. Старик повернул голову и что-то промычал. МаркСергеевич поцеловал его в щеку, точно тот ему родной дедушка, и сел рядом.

— Кажется, мы зря приехали, — вздохнула я.

— Я вас предупреждал.

— Тогда, наверное, не стоит задерживаться.

— Чаю придется выпить, — пожал он плечами.

Ольга Львовна вскоре вернулась, а вслед за ней появиласьдевушка, которая толкала перед собой столик на колесиках. На нем стоялинастоящий самовар, чашки и вазочки с разнообразными сладостями.

— Вот, угощайтесь. Такого чая вы нигде больше непопробуете. Это моя единственная радость, — вдруг добавила она и с печальюпосмотрела на Прохорова. Тот и бровью не повел, словно не замечая ее взгляда ине слыша ее слов.

— Так что вы хотели от папы? — немного помолчав,задала она вопрос, поворачиваясь ко мне.