Эмиграция, тень у огня - Дина Ильинична Рубина

в себя. Окружающих просто не видел. Никого — ни прислугу свою, ни девицу, которая приставлена спать с ним на его вилле (уж не знаю — что он там с ней делал), ни докторов…

Бывало, прикноплю ему лист к мольберту, он набросает рисунок, положит несколько мазков — и все, кисть в сторону. А я заканчивал. И ему очень нравилось. Геверэт Минц тоже нравилось. Она вначале довольно часто приезжала контролировать ситуацию. Потом, видно, успокоилась.

Уже минут через двадцать после начала урока Дани говорил:

— Мне скучно, Михаэль. Расскажи что-нибудь…

Ну и я ему рассказывал. Про то, как мы на Байкал в стройотряды ездили, про поезда, про тайгу. Всех друзей вспомнил — кто алкоголиком стал, кто известным художником. Рассказал, как меня пригласили участвовать в реставрации «Данаи»… В общем, всю свою жизнь. Потом стал пересказывать замечательные произведения русской литературы. Только сюжеты, вроде все это со мной происходило. И вот что интересно: про Катину смерть рассказал, как про чужую, а «Дом с мезонином» очень трогательно, помню, пересказал, даже сам увлекся, в роль вошел, дрожь в голосе… Так и закончил: «Мисюсь, где ты?»

И тут — гляжу — мой Дани заплакал. Я даже испугался. Взялся, называется, человека от депрессии спасать, ничего не скажешь. А он плачет — толстый, несчастный миллионер, сотрясается от рыданий… «О, Михаэль, — говорит, — бедный, бедный Михаэль… Какая трагедия, какая печаль!»

А то часто прерывал меня на полуслове, говорил: поехали! И мы садились в мой скособоченный пятнадцатилетний «фиат» и ехали на берег моря. Он любил собирать ракушки. Сосредоточенно долго бродил, увязая в песке, сопя, пот градом катился. Дышит тяжело, рот раскроет, ни дать ни взять — рыба, выброшенная на берег. «Большеглазый император, семейство морских карасей»…

Потом мы ехали куда-нибудь обедать. Я, Сеня, все самые дорогие рестораны в Тель-Авиве и окрестностях узнал благодаря моему Дани.

Однажды он приказал ехать в Иерусалим. Там, говорит, покажу тебе арабскую харчевню — узнаешь, что такое настоящий «меурав». Нет, Дани, отвечаю, Иерусалим высоко, моя колымага в гору не влезет.

— Ах да, я и забыл, ты же бедный… Ты бедный, да, Михаэль? Я дам тебе денег, у меня есть… Сколько тебе дать? Два миллиона хватит? Только маме не говори.

Заверил я его, что буду нем как рыба.

Я-то знал, что никаких денег у бедняги нет, фактически они лишили Дани права распоряжаться капиталом, его семейка. Содержали его дом, прислугу, давали деньги на карманные расходы… — тебе бы, Сеня, на месяц хватило того, что у него в правом кармане жилета лежало. Да только все это была чепуха по сравнению с тем, на что он имел право. Но я забегаю, погоди…

В общем, стал я непонятно кем: не педагог, не сиделка, а шут знает кто. Впрочем, было в прежние времена такое слово — компаньонка. Именно в женском роде. Так вот, я чувствовал себя компаньонкой, и поначалу это меня бесило. Потом думаю — не все ли тебе равно, Мишка, за что тебе платят твои три гроша. Живи и радуйся.

А со временем я стал к Дани не то чтобы привыкать — к нему невозможно было привыкнуть, — стал понимать его, чувствовать перепады его настроений. И он ко мне страшно привязался. Бывало, стоит мне вырваться на волю, как уже через десять минут верещит выданный мне телефон, и я слышу голос Дани:

— Михаэль, где ты? Я соскучился. Поговори со мной.

А я, значит, в машине — телефон плечом к уху прижал, руль кручу и рассказываю чего-то, рассказываю… Бог знает, какую херню несу… Иринка мне говорит:

— Ты, пап, совсем дома не бываешь.

— Доча, — говорю, — я Шехерезадой, бля, заделался.

А она мне в ответ:

— Ну, гляди только, как бы наутро тебе чего-нибудь не отрубили.

Словом, Сеня, не сразу это получилось, но постепенно стал я чуть ли не членом семьи Минц. Нечто вроде Гришки Распутина при царском дворе времен упадка. Говорю тебе — он без меня жить не мог. Таскал даже на семейные сборища.

Кроме главной, мамаши, геверэт Сарры Минц, есть у них еще дядя, бездетный старый хрен, владелец чуть ли не половины отелей на Мертвом море, нескольких гигантских автостоянок и еще кой-какой мелочишки, вроде двух-трех ресторанов на набережных Тель-Авива. Это мне Дани рассказал, меланхолично-равнодушно. Все хозяйство, как я понял, должно со временем остаться Дани и его младшей сеструхе, Илане, и вот тут я умолкаю. Более омерзительной девицы в жизни не встречал. Внешне она похожа на мать, такая же невзрачная. Но богаче невесты в стране, я думаю, нет. Хахаль ее, уже как бы официальный жених, — генеральный директор одного из трех крупнейших банков. Я тебе к чему все это перечисляю? Чтоб ты за них, Сеня, не волновался.

Так рассказываю про семейные сборища.

Поначалу они сильно сопротивлялись — оно понятно, на черта им в гуще их бомонда моя потертая эмигрантская харя? Кто я для них такой? Все равно что таиландка, которая Дани жратву готовит. Никакой разницы, если вдуматься. Правда, геверэт Минц — она любит, чтобы все было красиво, — представляла меня гостям как художника, реставратора, педагога нашего Дани и спасителя «нашего барельефа», после чего все гости отправлялись в холл смотреть барельеф…

Но потом я им, видимо, надоел. А может, стали опасаться, что я оказываю на Дани какое-то особенное влияние. И ему, надо полагать, намекали. Сначала слегка, потом уже покрепче. Особенно сестра. Она меня как-то сразу невзлюбила. Есть у нее одна особенность — умеет смотреть сквозь тебя так, что ты и сам начинаешь сомневаться в своем существовании. А я, Сеня, страшно не люблю сомневаться в этом. Я, понимаешь, убежден, что существую. Говорю, выражали ему по-разному протест. Но Дани же мой упрям как осел. Он доверчивый, но если уж вобьет себе в голову, что кто-то его притесняет, — упрется и с места не сдвинется. В первый раз, когда на банкете в честь Пурима сестричка отвела его в сторону и с кислой физиономией стала что-то объяснять, он как взревет: «Нет, он здесь будет! Будет! Можешь лопнуть от злости, а он здесь всегда будет. Где я — там и он».

В тот раз мамаша их разняла. Геверэт Минц всегда на страже, чтоб братик с сестричкой не выцарапали друг другу зенки… Любит изображать «аидише маме в кругу любящей семьи».

Нет, она тетка неплохая, во всяком случае, я так думал, пока не понял, что она заодно со своей доченькой и с