Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве - Андрей Георгиевич Битов

под пытками не раскрывали тайны нашей армии фашистам во время войны, и твердо пообещала поступить так же, как и они, хоть ее режь.

Передо мной же опять встал вопрос: со свойственным мне миролюбием я была готова признать свою несуществующую вину, но после высказанной решимости Юли не отступать и не отдавать врагу ни пяди родной земли поняла, что не смогу.

«Настоящие бандитки!» — кричала на нас мама Ивановой, а я отметила, что слышу это в своей жизни второй раз, и приготовилась к тому, что сейчас нас с Юлькой исключат из пионеров, что было бы настоящим позором.

Но из пионеров нас не исключили, потому что пришла директор школы и позвала нескольких девочек к себе для доверительной беседы о раннем курении.

Девочки пока еще курить не начали, но именно после этой беседы, как мне кажется, твердо решили обязательно начать. Пусть ценой тошноты и зеленого цвета лица, пусть ценой головной боли и ужасного запаха изо рта — главное было выполнить как можно больше из того, в чем нас всех обвинили.

Иванову, правда, бить мы не стали. Хотя хотелось, конечно, что уж скрывать.

Она потом ушла из нашего класса. Кажется, в новой школе у нее отношения тоже как-то не сложились.

Уж не знаю, били ее там или нет…

Но самое удивительное, что потом, много лет спустя, меня и в третий раз обвинили в том, что я кого-то побила.

На этот раз уже это был очень худой взрослый соседский дяденька с седыми волосами, впалыми щеками и глазами навыкате. Он почему-то пытался вселиться к нам в квартиру и забрать себе все наши книги, картины, старые серебряные ложки и даже крошки со стола. А когда у него это все не получилось, очень на нас обиделся.

Перед ним — я уж и думать не стала — извинилась сразу же. Мало ли, что там может взбрести обиженным дяденькам в голову. Уж лучше извиниться от греха и держаться потом подальше.

Дяденька меня, конечно, не простил, стал по всему городу развешивать объявления о том, что я — настоящая бандитка, а со мной стал стараться нигде не встречаться. Думаю, он просто испугался. Наверное, почувствовал, что я уже готова проявить все свое миролюбие и побить его по-настоящему.

Но я этого даже и не успела, потому что он внезапно умер.

Кажется, это было летом. Примерно 21 июля. Но к этому я уж точно не имею никакого отношения. Дай бог ему на том свете спокойствия.

И жалко, конечно, что он умер — мог бы ведь и пожить еще некоторое время.

Да, видно, не смог.

Ксения Драгунская

Интернациональная дружба

Когда я была маленькая, в школе я была членом КИДа.

Это сейчас люди из разных стран спокойно дружат, переписываются и ездят друг к другу в гости.

Раньше с этим было сложно. То есть все тоже друг с другом дружили, но как-то на расстоянии.

Зато в каждой школе непременно был Клуб интернациональной дружбы. Сокращенно — КИД.

И вот однажды президент этого самого КИДа Дима Халангот объявляет:

— После шестого урока заседание, надо обсудить важные вопросы и задачи.

Лукьянову неохота оставаться после уроков, и он говорит:

— Я и так со всеми интернационально дружу. У нас в коммуналке Саитовы — татары, Цогоевы — осетины, и дядя Жора еще, который в будке обувь чистит, он этот, как его, забыл… Древняя нация.

(Лукьянов жил в маленьком старом доме рядом с Центральным рынком. Теперь вместо этого дома — метро «Цветной бульвар»).

— Не умничай, — строго сказала Саломатина из десятого «А». — Саитовы, Цогоевы и дядя Жора — наш советский народ. Ничего с ними не случится, у них и так все хорошо. А вот везде, во всем мире, негров угнетают расисты и капиталисты. И мы как члены клуба интернациональной дружбы должны им помогать.

Наша школа находилась на Самотеке во дворах. Она и сейчас там стоит.

А рядом с нашей школой, ближе к Садовому, был дом, где жили работники иностранных посольств и фирм. И негры в том числе. И вот негры действительно были какие-то очень грустные, в меховых шапках. Даже не в настоящих меховых, а в каких-то таких, из того же материала, из какого мягкие игрушки делают. Когда из-под такой ушанки, из меха мягких игрушек негритянская физиономия виднеется — ну очень грустно выглядит.

Мы даже это обсуждали как-то с одноклассниками:

— Холодно в Москве, темнеет зимой рано, с бананами то и дело перебои.

— Зато никакой капиталист не достанет, а у нас в Советском Союзе неграм ото всех почет и уважение.

— Все равно. Вернутся на свои родины и опять будут угнетаемые. Вот они и грустят.

После шестого урока мы собрались на заседание КИДа и стали думать, как помочь бедным, несчастным неграм. Лукьянов говорит:

— Давайте пригласим к себе немного угнетаемых негров из настоящей Африки. Поживут, отдохнут. Мы их в Кремль сводим. А они потом нас в Африку пригласят. Здорово же!

— Это сложно, — решила Саломатина.

— Тогда давайте им что-нибудь пошлем. Матрешку, малиновое варенье. Затеем переписку, подружимся.

(Это я сказала, потому что приглашать к себе угнетаемых негров мне не очень хотелось, да и мама не разрешит, а письмо и посылка с гостинцами — как раз то, что нужно. Вроде мы о вас помним, все хорошо, рот-фронт, дружба-френдшип).

Халангот говорит:

— Это долго. Еще потеряется посылка, да и варенье в дороге прольется. Давайте лучше устроим торжественную линейку и прочитаем стихи про мир и дружбу.

— Да, точно, — обрадовалась Саломатина. — Линейку солидарности! В общем, от каждого класса надо выбрать по одному человеку со стихотворением, и все — в пятницу читаем. Не забудьте надеть парадную пионерскую форму.

— Глупость какая! — сказала моя мама, когда я стала собираться на линейку дружбы и солидарности. — Ничего себе дружба — людям плохо, у них болезни, голод, война, а их так называемые друзья собираются и читают стихи. Вот представь себе — ты заболела, у тебя температура, болит горло, а мы с Дениской, вместо того чтобы пойти в аптеку или вызвать врача, встанем рядом и начнем стихи декламировать с выражением…

Честно говоря, я тоже никак не могла понять, почему от чтения стихов в актовом зале неграм в далекой Африке должно стать лучше. Но все-таки в пятницу утром вся школа, с первых классов по десятые, надела парадную пионерскую форму и выстроилась в актовом зале читать стихи.