Город Перестановок - Грег Иган

Да и всё равно, что он мог бы сказать Копии? Жалкую правду? «Я умираю в страхе. Я убил Анну без всяких причин, только из эгоизма и трусости, и теперь, вопреки всему, боюсь, что может существовать загробная жизнь. Бог. Страшный суд. Я настолько деградировал, что гадаю, не окажутся ли истиной все мои детские предрассудки, но всё же не настолько, чтобы принять возможность покаяния».

Или какую-нибудь утешительную ложь? «Я умираю с миром, я обрёл прощение, отправил на покой всех своих призраков. И теперь ты волен вести собственную жизнь. Грехи отца да не будут возложены на сына».

Сработало бы это, помогло ли? Какая-то формула, пустопорожняя, как вудуистские заклинания исповеди, гладкая, как предсмертные слова некой терзаемой души, обретающей голливудское искупление?

Он ощутил, как движется сквозь тьму. Никаких тоннелей, ведущих к свету: вообще ни огонька. Не предсмертные галлюцинации, а видения, навеянные седативными средствами. Смерть предстоит спустя часы или даже дни: к тому времени он наверняка опять превратится в коматозника. Хоть какая-то крошечная милость.

Он ждал. Никаких откровений, озарений и ослепительных молний внезапной веры. Только чернота, неуверенность и страх.

* * *

Томас долгое время сидел перед терминалом без движения, после того как закончилась запись.

Клон был прав: ритуал оказался бессмысленным, ведущим в тупик. Он был убийцей и навсегда им останется; ничто не в силах заставить его увидеть в себе невинное цифровое дитя покойного Томаса Римана, несправедливо отягощённое грузом вины настоящего убийцы. Если только он полностью не изменит самого себя: отредактирует воспоминания, перепишет личность. Вылепит из своего сознания нечто новое.

Иными словами, умрёт.

Вот такой перед ним выбор. Придётся жить с тем, что он собой представляет, во всей полноте, или создать другую личность, которая унаследует от него лишь часть.

Томас невесело рассмеялся и покачал головой.

– Не пройти мне сквозь игольное ушко. Я убил Анну. Убил Анну. Вот кто я.

Потянулся к шраму, определявшему его «я», и погладил, словно талисман.

Он ещё немного посидел, в очередной раз оживив в памяти ту гамбургскую ночь и всплакнув от стыда за то, что совершил.

Потом отпер свой бар с напитками и приступил к превращению себя в уверенного оптимиста. Ритуал оказался бессмысленным, но он хотя бы избавил от иллюзий, что всё могло сложиться иначе.

Немного времени спустя он вспомнил о клоне. Уплывающем в наркотическое забытьё, мучаясь от безжалостно смоделированной экстраполяции болезни, убившей оригинал. А потом вдруг, в миг симулируемой смерти, обретающем новое тело, молодость и здоровье, – и лицо с той фотографии, сделанной на Рождество 1985-го.

Возрождение на миг. Не более чем формальность. По сценарию, омоложенный убийца должен быть заморожен, даже не просыпаясь.

А что потом?

Томас зашёл слишком далеко, чтобы переживать ещё и из-за этого. Он сделал то, что сделал, во имя ритуала. Он передал клона в руки Дарэма, чтобы даровать ему, подобно существу из плоти и крови, которым он себя полагал, отдалённый шанс на иную жизнь в непознаваемом мире по ту сторону смерти.

И если всё это было ошибкой, теперь уже нет способа её исправить.

23

Мария проснулась спокойная, с ясной головой; сны её не посещали. Открыв глаза, она огляделась. Кровать и комната были незнакомыми и роскошными. Всё выглядело неестественно первозданным, не загрязнённым присутствием человека, словно номер в дорогом отеле. Она была озадачена, но не встревожена; объяснение, казалось, маячило рядом, готовое вот-вот всплыть. На ней была ночная рубашка, которую Мария в жизни не видела.

Вдруг она вспомнила клинику «Ландау». Болтовня с техниками. Подсунутый ей маркер. Экскурсия в палату отдыха. Анестезиолог, попросивший считать.

Мария вытащила руки из-под одеяла. Левая ладонь была чиста, начертанное на ней утешительное сообщение пропало. Она почувствовала, как кровь приливает к лицу.

Не успела она хоть что-то подумать, как в комнату вошёл Дарэм. Мгновение она была так поражена, что не могла издать ни звука, а потом заорала:

– Что вы со мной сделали?! Я Копия, ведь так? Вы запустили мою Копию!

Запертую в разворачивающейся программе, которой осталось жить две минуты?

– Да, вы Копия, – спокойно подтвердил Дарэм.

– Как? Как вы это подстроили? Как я могла допустить такое? – Мария уставилась на него, отчаянно ожидая ответа. Больше всего её бесила мысль, что они оба могут исчезнуть раньше, чем она получит объяснение и поймёт, как ему удалось пробить все её хитрые предохранители. Но Дарэм просто стоял в дверях с видом, одновременно смущённым и ироническим, будто предвидел её реакцию. Но теперь, когда всё так и случилось, не может до конца в это поверить. Наконец Мария сообразила:

– Так это не запуск? Это уже после. Вы другая версия. Вы меня украли и запустили в другой раз?

– Я вас не крал. – Поколебавшись, он осторожно добавил: – Думаю, вы прекрасно понимаете, где находитесь. И мне нелегко было решиться вас разбудить, но пришлось. Слишком много здесь всего происходит, что вы должны увидеть. В чём должны участвовать: я не мог позволить вам всё пропустить. Это было бы непростительно.

Мария пропустила всё сказанное мимо ушей.

– Вы сохранили мой файл сканирования после запуска. Вы его каким-то образом скопировали.

– Нет. Единственным местом, где хранился файл с вашими данными, была конфигурация «Эдемский сад». Как договаривались. И сейчас вы в Городе Перестановок. Во вселенной ТНЦ, ныне именующейся в обиходе Элизиум и функционирующей исключительно на основе своих законов.

Мария медленно села в кровати, подтянув колени к груди и пытаясь принять ситуацию, не паникуя и не теряя головы. Дарэм безумен, непредсказуем. Он опасен. Когда же она наконец вобьет это себе в голову? Во плоти, если бы пришлось обороняться, она, наверное, смогла бы переломить его проклятую шею, но здесь, если среда находится под его контролем, она бессильна. Он может насиловать её, пытать, делать всё что угодно. Сама мысль о том, что он может напасть, всё ещё выглядела смехотворной. Однако нельзя полагаться на то, как он относился к ней в прошлом, и строить на основе этого какие-то расчёты. Он – лжец и похититель. Она его совсем не знает.

Впрочем, покуда он был столь же цивилизован, как обычно, и, казалось, полностью сосредоточен на поддержке своей мистификации. Мария страшилась подвергнуть испытанию этот лоск гостеприимства; но, укрепившись духом, всё же произнесла ровным голосом:

– Я хочу воспользоваться терминалом.

Дарэм сделал жест в сторону пространства возле кровати, и там появился терминал. Сердце у Марии упало: она поняла, что цеплялась за жалкую надежду, что может ещё оказаться человеком. «Ведь это ещё возможно». Самому Дарэму некогда стёрли память и убедили его в том, что он Копия, тогда как на самом деле он был лишь гостем. По крайней мере он утверждал, будто такое случилось в каком-то другом мире.