Священная Римская империя германской нации - Франсис Рапп

Возможно, вдохновляясь английским примером, он думал создать у себя палату Общин, подобную той, которая по другую сторону Ламанша уравновешивала палату Лордов. В любом случае историки считают, что между 1414 и 1430 гг. «великая мысль о господстве» заложила основу того, что они называют «третьей Германией». Несомненно, что сын Карла IV оставил правила, записанные в Золотой Булле: образование союзов было в нем запрещено, потому что законодатель намеревался объединить различные социальные группы внутри региональных единств на общее благо князей, города и рыцарей. Сигизмунд был убежден, что этой цели невозможно достигнуть. Зато он считал; что империя нашла бы поддержку у простонародья, которое точно нуждалось в империи. Он прямо заявил об этом во Франкфурте в декабре 1414 г.: «Империя существует только благодаря городам; остальное досталось князьям». Некоторое время спустя, он искренне предложил городам восстановить свои союзы, распущенные недавно по приказу Вацлава; они гарантировали бы, таким образом, общественный порядок; четыре региональных союза — в Эльзасе, Швабии, долине Рейна, а также как во Франконии — снова объединились бы в рамках федерации, деятельность которой координировал бы наместник, назначенный правителем. Предложение Сигизмунда не воодушевило горожан; по всей видимости, он хотел их противопоставить князьям, но они не позволили бы это сделать. Они могли нанести ответный удар, и император, будучи довольно слабым, вероятно, не смог бы защитить своих союзников от нападок. Не отчаиваясь, Сигизмунд льстил горожанам, особенно горожанам Нюрнберга. В 1424 г. он доверил им хранение императорских регалий, предоставив им все привилегии, о которых они просили. Справедливо, что взамен он потребовал службы. Жители Нюрнберга согласились нарушить тайну, доверенную им, и предоставили сведения о ссудах, выделенных князьям, когда Сигизмунд захотел иметь представление об их задолженностях и рассчитать их способность к сопротивлению в случае конфликта. Но Нюрнберг отказался принимать участие в проекте, стремящемся прижать венецианскую торговлю, чтобы вынудить дожа передать Сигизмунду, королю Венгрии, Далмацию. Нюрнбергцы имели полное право опасаться последствий, которые их участие в этом плане не преминуло бы спровоцировать (1418 г.). Стоило ли упорствовать в том, чтобы умолять о поддержке города, чья добрая воля имела строгие ограничения?

Сигизмунд повернулся к дворянству, поняв, что оно ни на чем не держится, и что надо его ввести в политическую организацию, не давая почувствовать, что оно там потеряло бы свою свободу. В 1422 г. он позволил дворянству не только создать союзы, но и принимать в них города. Таким образом, он узаконил общества, которые образовались в большом количестве в XIV веке. Самая влиятельная из этих организаций, щит Святого Георга, объединяла в Швабии такое количество рыцарей, что вынуждена была разделиться на три отделения. В 1430 г. она установила постоянные отношения с подобными союзами Баварии и Франконии. Горожане, считавшие всех мелких помещиков разбойниками с большой дороги, испугались. Изменил ли Сигизмунд свое мнение полностью, сначала разбаловав города, затем отдав предпочтение дворянам? Когда он возобновил запрет по поводу приема горожан из предместий, беспокойство достигло предела. В городах опасались обнародования указа мира, введение в действие которого было бы поручено дворянству. Определенно, составные части «третьей Германии» не имели достаточно сходства между собой, чтобы их было можно соединить.

В 1434 г. Сигизмунд захотел доказать, по крайней мере, государствам собравшимся во Франкфурте, что тяжесть проблем, вызванных сохранением общественного мира, от него не ускользнула. Он составил список бедствий империи из шестнадцати пунктов и список целей, которых следовало достичь, дабы обеспечить ее жизнеспособность, и в первую очередь усиление судебных учреждений. Выступление встретило всеобщее одобрение, но как только дело перешло к средствам достижения целей, возникли прения. Никакого решения не было принято. Тремя годами позже князья проявили инициативу, предложив план политической реорганизации государства, но они отводили себе такую обширную роль в правосудии, что города испугались за свои свободы, и его обсуждение скоро оказалось в тупике. Каким бы образом ни велись переговоры, с отдельно взятым партнером или при участии всех заинтересованных сторон, вывод оставался одним и тем же: реформировать империю было невозможно. Эта неудача стала последней. Сигизмунд устал, у него не было больше сил воплощать в жизнь проекты, которые, как он знал по опыту, будут раскритикованы князьями, рыцарями и городами. Он умер 9 декабря 1437 г. и был похоронен в Венгрии, которой он всегда уделял очень много внимания.

Парадокс! Император, наметивший столько реформ, но не завершивший ни одну из них, стал, без сомнения, частью воспоминаний, сохранившихся в «Reformatio Sigismundi», рукописи, которая не прекращает давать повод для размышлений и споров. Сигизмунд, разумеется, не являлся ее автором; между тем, тот, кто ее написал, вероятно, в Базеле в 1439 г., мог быть приближенным правителя. В любом случае он принадлежал к образованным людям, увлекавшимся политикой, небезразличным к несчастьям Церкви и обеспокоенным, что все попытки реформирования терпят неудачи. Не собирался ли церковный собор Базеля отделиться от папы, что не преминуло бы снова разрушить христианское единство?

Текст «Reformatio…» может быть понят по-разному, поскольку он, кажется, был переделан одним из его переписчиков. Даже его первоначальная версия столь сложна, что каждый может там найти то, что он ищет. В нем содержатся разумные предложения, которые заставляют думать о решении, лелеемом императором при жизни: опереться на «третью Германию», чтобы укрепить императорскую власть. Но в «Reformatio…» звучат и более пронзительные ноты, в нем слышится призыв к вооруженному мятежу, например: «Пусть каждый нанесет удар», или же: «Если однажды человек сможет считать своего ближнего своей собственностью, какой грех!» Следует добавить, что по мнению «Reformatio», духовная и светская власть больны, они смогут вылечиться только вместе; им помогут «простые люди», те, что воспеты в Евангелии. Не исключено, что в окружении Сигизмунда история Жанны д’Арк породила безумные надежды. Советник правителя Эберард фон Виндек был с ней знаком. У короля Буржа не было больше сил, но Сигизмунд и Орлеанская Дева открыли ему двери победы. Вмешалось ли бы провидение во второй раз, чтобы спасти империю после королевства Лилий? Возможно, слово «pusillus», означающее «простонародье» в «Refomatio…» специально было приближено автором к слову «pucelle» («дева»). Как бы там ни было, в этом странном тексте Realpolitik очень быстро уступает место мечтаниям, которым предавались те, кто не находил больше причин для надежды. Сдвиг в область эсхатологии вел к мифическому восприятию образа священника-короля, и имя Фридрих воскрешало былую славу. Оно должно было возродить справедливый порядок, гармонию которого разрушили людские грехи. В «Reformatio», Сигизмунд был его предвестником. Странная метаморфоза: в труде, который очень поспособствовал его известности, этот политический деятель лишен любых других качеств, кроме ума и привлекательности, исполнял роль сурового персонажа, как пророк Израиля.

В любом случае «Reformatio Sigismundi» доказывает, что, хотя этот император, по примеру Карла IV, его отца, использовал любую возможность, чтобы играть первую роль и оживил блеск империи, он не мог ни управлять, ни даже скрыть своих слабостей. Между обманчивым сиянием должности и безнадежной печалью реальности надежда должна проложить дорогу, которая могла привести только к утопии.