Иерусалим. Один город, три религии - Карен Армстронг

Впрочем, Иоанн не захотел допустить, чтобы Кфар Гамала стала новым центром паломничества, – у него были свои планы на чудесную находку. Подобно своим предшественникам, он стремился поднять статус иерусалимской епархии и как раз недавно заново отстроил Сионскую базилику – Мать всех церквей. Теперь епископ решил, что будет только справедливо перезахоронить мощи Стефана в этой новой базилике, на месте церкви, где Стефан когда-то был диаконом, и 26 декабря святыню перевезли на гору Сион. Но обретение мощей – реликвии, дарующей исцеление и соприкосновение со священным, – служило еще и унижению иудаизма. Стефана убили за выступление против Торы и Храма, он был жертвой иудеев. А то обстоятельство, что великий раббан Гамалиил, предок и тезка нынешнего наси, оказался тайным христианином, ставило под сомнение чистоту родословной иудейских патриархов. Развитие христианства по-прежнему рассматривалось только в неразрывной связи с отторжением иудаизма.

Двор Феодосия II был охвачен страстью к аскетизму. В сущности, он напоминал монастырь, и сестра императора Пульхерия жила там, соблюдая добровольно принятый обет девственности. Это не могло не способствовать новому расцвету монашества в Иерусалиме и окрестностях. Враждебность со стороны Иеронима настолько отравила жизнь Руфину и Мелании в Иерусалиме, что в 399 г. они решили возвратиться в Европу – впрочем, их отъезд отчасти был связан с семейными обстоятельствами Мелании. Но в 417 г. в Иерусалим приехала внучка Мелании, известная в истории как Мелания Младшая, с мужем Апинианом. Вдвоем они основали на Масличной горе новый монастырь – мужской и женский – приблизительно на 180 монахов и монахинь. Мелания построила также мартириум для христианских реликвий рядом с церковью Пимении. Спустя двадцать лет этот мартириум пополнился новыми реликвиями – даром иверийского (грузинского) царевича, выросшего при императорском дворе в Константинополе и при крещении принявшего имя Петр. Петр Ивер основал в Иерусалиме монастырь в так называемой Башне Давида, которая на самом деле была частью построенной при Ироде башни Гиппика.

Монахи стали осваивать и Иудейскую пустыню: со всех концов света они стекались в эту прекрасную, но дикую местность, привлеченные святостью Иерусалима. Одним из первых деятелей этого движения был армянский монах Евфимий (ум. в 478 г.), основавший около полутора десятков монастырских обителей в живописных местах между Масадой и Вифлеемом. Современники видели в нем второго Адама, считая, что его служение открыло для человечества новую эру (Кирилл Скифопольский, Житие Евфимия 21). На монастырских землях монахи насаждали фруктовые деревья и виноград, обращая пустыню в цветущий сад и тем отвоевывая ее для Господа у царства хаоса. Каждая обитель становилась новым Эдемом, новым началом – иноки могли жить там в такой же тесной близости к Богу, как первый человек – Адам. Монастыри, таким образом, были святыми местами нового типа, элементом наступления христианства на силы тьмы. Здесь люди, чувствовавшие призвание к монашеской жизни, возвращались к первозданному гармоничному и целостному бытию, о котором постоянно мечтает человечество. Вскоре в монастырях Иудейской пустыни стали селиться отшельники из Западной Европы, Персии, Индии, Эфиопии, Армении. Одним из самых выдающихся последователей Евфимия стал каппадокиец Савва (439–531), специально поселившийся в Иудее, чтобы быть ближе к святым местам. Пещера для основания монастыря, как и полагается истинно святому месту, была указана Савве Господом в видении. Она находилась примерно в девяти милях к югу от Иерусалима на склоне высокой скалы в долине Кедрона, и первые пять лет Савва жил там в полном одиночестве. Затем к нему стали присоединяться ученики; каждый поселялся в отдельной пещере, и постепенно окрестность превратилась в монашеское поселение. Отшельники верили, что уединенная жизнь, отказ от естественных потребностей в пище, сне, человеческом общении и плотских утехах поможет им пробудить в себе способности, дарованные Богом Адаму; так они снимут с себя первородный грех и приобщатся к святости Бога. Но у Саввы была и другая цель. Как поясняет его биограф, «надлежало сей пустыне быть созданной от него, и таким образом исполниться словам, сказанным о ней красноречивым Исайею» (Кирилл Скифопольский, Житие Саввы 6). Исайя предрекал, что пустыня расцветет и будет заселена. По убеждению Саввы и его последователей, основывая там святые обители, они делали шаг к окончательному искуплению – правда, не для еврейского народа, а для христиан.

Новое монастырское движение, как почти всё, что существовало в то время в Иерусалиме, было враждебно иудеям. Это со всей очевидностью проявилось в трагических событиях 438 г., сопровождавших паломничество в Палестину супруги Феодосия II императрицы Евдокии. Новообращенная христианка, дочь известного афинского философа, умная и образованная женщина, Евдокия, по всей видимости, не разделяла укоренившейся ненависти христиан к иудаизму. Она дала евреям разрешение молиться на Храмовой горе не только девятого ава, но и в другие их святые дни, что наверняка возмутило многих христиан, хотя высокое положение Евдокии заставило их промолчать. Иудеи же были поражены эдиктом императрицы, и некоторые из них стали надеяться, что Спасение уже близко. Ходили слухи о письме к общинам диаспоры, которое призывало евреев прибыть в Иерусалим на праздник Суккот, чтобы там могло установиться Царство Божие (Nau). Праздник совпадал по времени с визитом Евдокии в Палестину; первый его день застал императрицу в Вифлееме.

На Храмовой горе начали собираться многочисленные толпы, но в Иерусалим прибыли не одни лишь евреи. Приехал и сирийский монах Бар Саума, известный нападениями на еврейские общины. Ничем не выдавая своих намерений, он как обычный паломник остановился в одном из монастырей, однако другие монахи пробрались на Храмовую гору, пока евреи впервые после перерыва в несколько столетий обходили с пальмовыми ветвями вокруг разрушенных дворов Храма. Внезапно, пишет биограф Бар Саумы, на праздничное шествие чудесным образом обрушился с небес каменный ливень. Многие погибли на месте, другие – когда пытались спастись, и их трупы заполнили улицы и дворы города. Но уцелевшие не растерялись, быстро захватили восемнадцать учеников Бар Саумы и как были, с пальмовыми ветвями в руках, отвели их в Вифлеем к императрице как пойманных с поличным. Это едва не стоило жизни самой Евдокии: воинственно настроенные монахи из пустынных монастырей ринулись в Вифлеем и Иерусалим, и вскоре разъяренные толпы заполонили улицы, угрожая сжечь императрицу заживо, если схваченные будут осуждены. Спустя шесть дней из Кесарии прибыл имперский легат, но он побоялся войти в Иерусалим, а допросить арестованных ему разрешили только в присутствии Бар Саумы. В итоге чиновники, присланные наместником расследовать дело, объявили, что жертвы той роковой ночи погибли от естественных причин. Бар Саума отправил глашатая ходить по улицам Иерусалима, громко восклицая: «Крест восторжествовал!» Толпа подхватила этот клич, и ликующая процессия на руках отнесла Бар Сауму на гору Сион, где он отслужил в базилике мессу в честь своей победы.

Завершение визита Евдокии на Святую землю прошло удачнее. Императрица лично освятила 15 мая 439 г. небольшую часовню Святого Стефана за северными воротами Иерусалима, на том самом месте, где, как считалось, Стефан был казнен, а на следующий день, прямо перед отъездом в Константинополь, перенесла одну из реликвий святого в мартириум Мелании на Масличной горе. И хотя не все ее переживания в Палестине были радостными, она чувствовала себя в этих краях счастливой. В 444 г. у Евдокии возникли трения с царственным семейством – главным образом, с благочестивой сестрой императора Пульхерией, – и ее сослали в Иерусалим. Поскольку высокий титул за ней сохранялся, она стала правительницей Палестины и в этом качестве выстроила ряд новых церквей и больниц в Иерусалиме и окрестностях. Одна церковь появилась возле Силоамского водоема, где Иисус, по преданию, исцелил слепого, другая, в честь святого Петра, – на месте предполагаемого дома Каиафы на Сионе. Третья – церковь Премудрости Божией – была возведена в Тиропеонской долине, к западу от Храмовой горы; ошибочно считалось, что там находился преторий Пилата. Опальная императрица построила и дворец для себя – он помещался в юго-восточной части Храмовой горы, под «башней», упоминаемой в «Бордоском путнике». Впоследствии это здание было обращено в женский монастырь, где жили 600 монахинь. По некоторым сведениям, при Евдокии Иерусалим опять обзавелся стенами; в результате его граница продвинулись на юг, охватив древний Город Давида на холме Офель и новый Сион[50].