Иерусалим. Один город, три религии - Карен Армстронг

На мозаичной карте ясно видны две кардо с крытыми колоннадами по сторонам, западная подпорная стена, Сионская базилика и церковь Премудрости Божией, построенная Евдокией на месте, где, как считалось, стоял преторий Пилата (Avi-Yonah, 1954). Изображение отражает священную географию христианского мира, получившую значительное развитие со времен императора Константина. Палестина представлена как Святая земля, причем отмечены не только библейские места, но и новые постройки, памятники и монастыри, с помощью которых христиане обратили эти места в священное пространство. Иерусалим, обозначенный как «Святой город Иерусалим», помещен в самый центр карты – теперь это сердце христианского мира. До обретения Гроба Господня христиан учили игнорировать земной город и сосредоточиваться помыслами на небесном Иерусалиме, но к концу IV в. два Иерусалима уже совершенно слились в воображении христиан в единое целое. В этом можно убедиться, взглянув на великолепную мозаику в базилике Санта-Пуденциана в Риме: там изображен Иисус, наставляющий апостолов на небесах; позади него отчетливо видны очертания новых построек Константина на месте Голгофы. Иерусалим, таким образом, сделался христианским Святым городом, хотя и не всегда мог бы считаться городом милосердия. Слишком часто к проявлению его святости примешивались христианские междоусобицы, малопочтенные игры вокруг власти, подавление других религий.

И Юстиниан, и Зенон, желая утвердить православие в противоположность ересям, возводили церкви в честь Марии Теотокос. Образ Богородицы с младенцем Христом на руках стал символом, объединяющим всех православных, поскольку в нем нашел выражение главный парадокс вочеловечения Бога: из любви к нашему миру Слово воплотилось в беззащитного младенца. Трогательная нежность в отношениях между Марией и ее сыном отражает почти чувственную любовь Бога к роду людскому:

Ты простерла свою правую руку, о, Богородица, ты взяла его и подложила под него свою левую руку. Ты склонилась над ним и укрыла его своими волосами… Он протянул руку, обхватил твою грудь и стал сосать молоко, что слаще манны.

(Кирилл Иерусалимский, Гомилия на Успение Богородицы)

Точно так же христианские паломники ласкали и целовали камни и куски дерева, которых когда-то касалось воплощенное Слово. В определенных обстоятельствах подобная «осязательная духовность», вероятно, могла бы помочь такому соединению концепции вочеловечения с иерусалимским культом, при котором любовь между мужчиной и женщиной тоже понималась бы как путь к постижению трансцендентной реальности. Однако христианская традиция к этому, увы, так и не подошла. И, что не менее печально, трогательное зрелище божественной нежности не заставило христиан проявлять больше любви и сострадания к ближним. Несмотря на весь пафос беззащитности Слова, по крайней мере некоторые из них явно не отринули эгоистического стремления к власти и могуществу.

Тем не менее физическое приближение к духовности доставляло многим христианским паломникам яркие религиозные переживания, так что Иерусалим, несмотря на прежнее заигрывание с монофизитством, стал естественным центром никейского православия. В 511 г., когда император Анастасий предпринял попытку посадить в Иерусалиме патриарха-монофизита, монах Савва убеждал его отказаться от этой затеи, объясняя, что Иерусалим – особенный город. Живя здесь и даже приехав сюда на время, невозможно сбрасывать со счетов человеческую природу Христа. «Истину веры жители сего града ежедневно как бы собственными руками осязают в тех самых священных местах, в которых совершилось таинство вочеловечения великого Бога и Спасителя нашего» (Кирилл Скифопольский, Житие Саввы 57). В некоторых святых местах Иисус, как считалось, физически оставил след своего пребывания, навеки запечатлевшийся на камне. Таковы были отпечатки ноги Иисуса на скале в церкви Вознесения и на камне в евдокииной церкви Премудрости Божией, на котором Иисус когда-то стоял перед Пилатом (Антонин из Плаценции 23[51]). Паломник из западных земель по имени Феодосий[52], посетивший Иерусалим в 530 г., разглядел след тела Иисуса на столбе бичевания, что сохранился на горе Сион. Как Иисус «обнимал его во время бичевания, так, как на воске, остались Его руки, ладони и пальцы, точно так же, как на воске, отпечатлелись весь Его лик, подбородок, нос и глаза» (Феодосий 45).

Прильнув к камню столба, страдающий Иисус навек оставил на нем отпечаток своих объятий – знака бесконечной любви Бога к роду человеческому и материальному миру. Земной город Иерусалим, казалось, полнился божественной силой. Даже роса, выпадавшая на его камнях, считалась целебной – так пишет пилигрим Антонин из Плаценции (нынешней Пьяченцы), пришедший в Иерусалим в 570 г. (Антонин из Плаценции 9). У христиан вошло в традицию окунаться в воды Силоамского водоема, а также в купель Вифезда, где на месте старого святилища Асклепия теперь стояла церковь Рождества Богородицы. В этих живительных водах произошло множество исцелений (Антонин из Плаценции 24–27).

Святые места были для верующих подобны иконам, в которых тогда начинали видеть еще одно средство, позволяющее соприкоснуться с небесным миром. Икона не предполагала портретного сходства с Иисусом или кем-то из святых – она, как всякий религиозный символ, составляла мистическое единство с изображенным персонажем, пребывающим на небесах. Византийский монах VIII в. Феодор Студит писал: «Всякое искусственное изображение является подобием того предмета, с которого оно сделано, и путем воспроизведения показывает очертание первообраза. Как говорит искусный в божественных вещах Дионисий, "истина – в подобии, первообраз – в образе"» (Студит, Письмо к Платону, отцу духовному)[53]. Приблизительно так же паломники, когда они «подражали» Христу, повторяя во время великих шествий его путь по улицам Иерусалима, становились «живыми иконами», соединяясь в эти мгновения с самим Логосом. Святые места тоже воспринимались не просто как напоминания, а как земные копии божественного. На фляжке пилигрима того периода изображена Голгофа: над ней возвышается крест, усыпанный драгоценными камнями, – дар Феодосия II, – и с нее же стекают четыре райские реки. Паломникам показывали на Голгофе место, где Бог в начале времен сотворил Адама, – иными словами, появилось представление о том, что именно здесь находился сад Эдема. Голгофа теперь помогала верующим испытать чувство возвращения в рай, которое, как мы помним, веками было важнейшей целью религиозного поиска. Паломники посещали Голгофу и Гроб Господень совсем не так, как современные экскурсанты – исторические места: материальные реликвии земной жизни Христа вводили их в сферу божественного. Здесь утихало на время чувство неприкаянности и обездоленности – источник стольких страданий, – и верующим открывалась цельность и полноценность бытия, воспринимавшияся ими как «истинное» состояние человека.