Карл Великий: реалии и мифы - Олег Валентинович Ауров

были очень живучими воспоминания о местных династиях и властях, которые длительное время оставались своими. Уже членение статьи Дж. Фазоли указывает на этот факт, включая разделы о хронистах «паданской Лангобардии», т. е. Ломбардии, лангобардского королевства; о герцогстве Беневентском, т. е. Лангобардии южной; о Романии, т. е. территории Равеннского экзархата, подлежавшей византийской юрисдикции. Повсюду улавливаются следы именно местной традиции, сочувственно относившейся к трагедии лангобардских властителей, наделявшей их эпическими чертами, особенно сына короля Дезидерия Адальхиза, и во всяком случае, сохранившей более теплую память о собственно итальянском правителе, сыне Карла Пипине (что отразилось даже в названии птички — «прожорливой птички» — королек /regolo/) (Fasoli, р. 350–351).

Другой момент, вступающий в противоречие с благодушием апологетического мифа о Карле Великом, это воспоминания итальянских авторов о кровопролитиях, сопровождавших его походы на юг. Так, надгробная надпись епископа Павии Теодора рассказывает о том, что он чудесным образом спас свой город от разграбления франками (р. 349), а хронист Андреа да Бергамо описывает последствия их нашествия такими словами: «В Италии воцарилось запустение: многие погибли от меча, другие от голода; иные от диких зверей, так что в селениях и городах осталось совсем мало жителей» (р. 350).

Заслуга Карла в создании огромного государства франков, в соединении, пусть и временном, разрозненных частей некогда великой империи, мало волнует итальянских писателей, рассказывающих преимущественно о событиях, связанных с местной историей и обращающих главное внимание на вклады и привилегии, дарованные властителем их церквам и монастырям, на заслуги перед императором духовных лиц, оказывавших ему помощь, по словам хронистов, в завоевании Италии. Таково содержание даже хроники монастыря Новалезы, основанного здесь франками, хотя ее автор хорошо осведомлен о фактах, передаваемых каролингской традицией, в частности, он рассказывает о вскрытии могильного склепа Карла в Ахене Оттоном III (р. 352, 358).

Местные подробности совершенно вытесняют в источниках IX–X вв. такую важнейшую составляющую апологетического мифа о Карле Великом, как его покровительство католической Церкви в целом и папам в частности (если речь не идет непосредственно о римско-католической традиции). Хорошо известно, что взаимоотношения пап и императора уже в момент возрождения Западной империи были не столь безоблачными, как пытались изобразить их заинтересованные стороны, и в деятельности Карла проявились не просто наклонности подчеркнуть свой суверенитет и верховенство, но и своего рода цезарепапистские тенденции, заставлявшие его настаивать на своем мнении в духовных вопросах, например, в вопросе о поправке filioque к Никео-Цареградскому символу веры. Разногласия между папами и императорами в дальнейшем привели к тому, что итальянские городские хроники последующих столетий вообще игнорируют каролингскую традицию: ее ссылки на Карла Великого «могли бы, наверное, возродить воспоминания о древнем лангобардском королевстве, погубленном франками; но коммуны были слишком горды и самоуверенны, чтобы отряхивать пыль с древних сказаний, в которых невозможно было отыскать отдаленных следов происхождения их независимости» (р. 360).

В целом, такая довольно неожиданная картина, что вырисовывается по средневековым итальянским историческим сочинениям, мало внимания уделяющим имперскому мифу о Карле Великом, объясняется, согласно Дж. Фазоли, прежде всего политическими причинами: на первом этапе еще живой памяти о довольно прочных лангобардских государственных образованиях, разрушенных франками до основания, и автономистскими потребностями итальянских городских республик, чуждых монархической традиции и, в отличие от своих германских современников, не использовавших, а противостоявших имперской политико-административной системе, восходившей к Карлу Великому. Эти факторы обусловили равнодушие хронистов к факту воссоздания империи, наличие пережитков национальных воспоминаний о величии лангобардов, преобладание партикуляристских интересов в восприятии прошлого, «проникновение исторических известий, хотя и в искаженном и смутном виде в эпические поэмы, и литературных реминисценций в сочинения исторического характера» (р. 363).

Особые черты восприятие Карла Великого и его эпохи приобрело в XIII–XV вв., когда реальные воспоминания об исторических событиях целиком уступают свое место чисто литературным, вторичным по классификации Фазоли источникам, и мотивы, руководящие авторами хроник, наполняются соответственно новым политическим содержанием. Негативные, с точки зрения итальянцев, стороны деятельности Карла Великого отходят на второй план, и все большее распространение получает то, что можно было бы назвать «генетическими мифами», указывающими на столь важное для Средних веков благородство происхождения отдельных явлений и институтов. Поскольку в Италии их возводили в большинстве случаев к временам римской славы, то интересующие нас известия рассказывают чаще о возрождении таких институтов и городов, пришедших в упадок во время господства варваров.

Например, во Флоренции и в Ассизи создаются мифы об их восстановлении Карлом Великим после долгого запустения; в Болонье подобный миф был связан с восточным императором Феодосием, которому приписывалось и основание Болонского университета. В XVI в. Карло Сигонио говорит уже о том, что Болонское студио — школа свободных искусств, восходящая к римским временам — было воссоздано Карлом Великим после перерыва, вызванного господством лангобардов (Fasoli, р. 362). Подобные же мифы, если не говорить о парижской Сорбонне, существовали в Падуе и Павии.

В основе таких рассказов, при всей их легендарности, часто имеется некоторая реальная подоплека, в данном случае, как можно допустить, какие-то воспоминания о приверженности Карла к образованию и его деятельность по насаждению школ, прежде всего церковных. Так и в других исторических сообщениях о легендарных по существу событиях может присутствовать некий пласт реальности, сочетающийся, как у Джованни Виллани, с некоторыми элементами критического подхода.

Сам хронист отделяет литературу от истории, и хотя активно пользуется сочинениями античных поэтов, особенно Вергилия, неоднократно употребляет выражение «поэтические выдумки» (например, Виллани, I, 7). Сомнительные известия, такие как посещение Энеем загробного мира, Виллани объясняет по-своему, как «грезы», вызванные божественной силой или магическим искусством (I, 23). Предание о связи судеб Флоренции со статуей языческого бога Марса он отвергает («мы не можем даже поверить, чтобы каменный истукан имел такое действие, потому что так могут думать язычники и авгуры, притом люди скорее наивные, а не разумные»), как и веру в то, что процветание города зависит от расположения звезд в момент, избранный для его основания — «расположение планет не предполагает неотвратимости событий и не может пересилить свободную волю людей или повлиять на Божий суд, соизмеряющий грехи и заслуги народов» (III, 1). В то же время хронист признает за звездами известную силу и с некоторым удивлением отмечает справедливость отдельных предсказаний, сделанных астрологами, что заставляет и его самого уделять место астрологическим выкладкам.

Все, что говорится в «Хронике» Виллани о Карле Великом, можно сгруппировать в целый комплекс мифов, подчиненный главному генетическому мифу о восстановлении им Флоренции, разрушенной за 350 лет до того готами. Этот рассказ отсутствует в ранних флорентийских исторических хрониках и появляется именно в эпоху Виллани, на рубеже XIII–XIV вв. Интересно, что Данте, современник